Врач надеялся, что по крайней мере дочь останется с ним. Она разделяла его убеждения. Из нее вышла бы хорошая помощница. Но когда Анна-Луиза окончила школу в горах и вернулась домой, он стал замечать, что местный климат пагубно сказывается на ее здоровье. Тогда он решил отослать ее подальше от болот, солдатни и самодуров-помещиков — отослать в страну, откуда была родом бабка его, Анна-Хедвиг. Решение это далось ему нелегко, однако Анна-Луиза начала уже прихварывать. Ее душевные силы намного превосходили телесные, и врач посчитал, что формирование дочери должно завершиться в более благоприятных условиях.
И вот двадцатилетняя Анна-Луиза одна-одинешенька отправилась в путешествие по морю, взяв с собой сундучок и саквояж, где лежали адреса и бумаги. По предъявлении этих бумаг она должна была получить небольшое наследство: сын богатых родителей, ее прадедушка-консул перед смертью предусмотрительно составил завещание в пользу своих прямых потомков (за исключением бедняжки Катрин, что сошла в могилу раньше него), дабы они не лишились денег, коими распоряжались поверенные на его далекой родине.
На пароходе Анна-Луиза держалась особняком и отклоняла все попытки завязать с ней знакомство. Днем она прогуливалась по палубе, вечерами подолгу стояла на корме и глядела на бегущую за пароходом полоску воды, посеребренную лунным светом. У нее было предчувствие, что жизнь вскоре предъявит ей свои требования, значит, и она должна быть требовательнее к себе. Пока же ей ничего не оставалось, как запахнуться в белое манто и ждать.
Пароход причалил. Толкаясь, люди ринулись по сходне на берег и, пройдя таможенный досмотр, растворились в толпе. Анну-Луизу никто не встречал. Она стояла с сундучком и саквояжем на опустевшей палубе и всматривалась в незнакомый город. К ней подошел помощник капитана и дал дельный совет. Она наняла на пристани экипаж и велела отвезти ее в пансион для молодых девиц.
Первые дни она бродила по улицам, привыкая к новым звукам и запахам. Ее поразили большие дома и то, что построены они впритык друг к другу. Издали казалось, что дома сливаются в громадную сплошную стену, между стенами зияют провалы улиц. У нее было такое ощущение, будто она ходит по одним и тем же улицам, а по обе стороны высятся все те же самые стены.
Но вот она воспользовалась адресами, которыми ее снабдил отец, и выяснилось, что внутри дома сильно разнятся между собой и представления о жизни, бытующие в каждом из них, никак друг с другом не состыковываются. В первом доме были: ковры на лестнице, ковры во всех комнатах, хрустальные люстры и мебель красного дерева. Анне-Луизе предложили снять манто и подали дымящийся шоколад, правда после того, как она представилась и объяснила, что покойный консул — ее прадедушка. А в общем‑то с ней обращались как с дикаркой, провинциалкой, подсмеиваясь над ее неловкостью.
Анна-Луиза сидела на кончике стула, так и не сняв манто. Она отказалась от сбитых сливок, которые ей хотели положить в шоколад. «Что ж, вкусы бывают разные», — заметила хозяйка дома, доводившаяся покойному консулу внучатой племянницей. Но Анна-Луиза отлично понимала, что это только слова. Что на самом деле вкус един и он должен соответствовать моде. Таков был скрытый смысл всех высказываний внучатой племянницы. Анна-Луиза нашла, что ее ново-обретенные родственники — люди весьма недалекие, а потому неинтересные, и поспешила с ними распрощаться.
На втором доме красовалась табличка, гласившая, что здесь обосновалась «Фирма Хокбиен». Переступив порог, Анна-Луиза очутилась в приемной, которая так и кишела конторщиками, у всех до единого — белые воротнички, белые манжеты и взъерошенные, поседелые на макушке, волосы. Время от времени в приемную выходили из своих кабинетов господа Хокбиен, похожие друг на друга как две капли воды. Они и вели себя одинаково: жонглировали цифрами, бубнили о выгодных и невыгодных вложениях капитала и задумчиво приглаживали черные волосы. Им очень не хотелось расставаться с ее деньгами. Четыре дня подряд Анна-Луиза вела переговоры то с одним, то с другим, но впустую. На пятый день она подошла к стойке, за которой сидели конторщики, и заявила, что ей необходимо встретиться со всеми господами Хокбиен разом. Конторщики озадаченно покачали головами, однако же просьбу ее передали. И тогда распахнулись двери кабинетов и в приемную прошествовали восьмеро господ Хокбиен. Выстроившись перед Анной-Луизой, они воскликнули в один голос: «Поймите же, дорогая фрёкен! Разве деньги — это деньги? Это величины. Понятия».