– Неужели он сам зарезал Давыдова? – все еще не верил Тимур.
– Сам. Он уже сознался. Впрочем, он даже и не скрывал. И Марину сдал безо всяких сожалений.
– Господи, зачем он ее-то в это впутал!? Неужели не мог обойтись без свидетелей?
– Без свидетелей, наверное, мог бы, а без помощников – вряд ли. Она заманила Давыдова в кладовку, потом уничтожила лишние следы, а ключ от кладовки подсунула Садовскому в стол.
– А он его нашел?
– Нашел. И подложил в кабинет Зайцева. Но снова Марина засекла с этим ключом Сомова.
– Юрия Ивановича?
– Вроде да, так его зовут. В общем, глупая чехарда с ключами. Не понимаю только, зачем это все было нужно. Садовского они и без этого смогли довести до истерики, совсем не обязательно было еще навешивать на него подозрения в убийстве Давыдова. А Марина… Она, похоже, давно влюблена в Зареева. Он ей и приказал тебя окучивать, чтобы сведения о твоем отце получать.
Савченко давно уже выпил свои полстакана, а Тимур все медлил, разглядывая водку, будто там плавала пиявка. Потом выдохнул, задержал дыхание и выпил в один большой глоток. И закашлялся.
– Понятно, пить ты не умеешь, – прокомментировал Николай.
– Научусь еще, – прохрипел Тимур. – Если все в жизни так паршиво будет, будет и повод попрактиковаться.
– Да тебе ли жаловаться? Скажи спасибо, что ты на такой стерве не женился. Вот тогда поздно было бы пить учиться.
– Спасибо.
– То-то же.
– И все-таки женщины в большинстве своем лживые, двуличные и…
– Хладнокровные. Помню, ты говорил.
– А ты считаешь, что это не так?
– А ты думаешь, почему я до сих пор не женат? – вздохнул Савченко.
Глава 57
Митю Гуцуева, Мишу Кациева до самой последней минуты держали в неведении. А в кабинете Ильдара Каримова тем временем собрались все: Маша Рокотова и Павел Иловенский, только вчера вернувшиеся из Архангельска, Вера Травникова, Кузя и Тимур, Жанна Приемыхова с документами, сорвавшаяся из лагеря Лариса Чумикова, следователь Сергей Нестеров, лечащий врач Миши Андрей Пономарев, Алла Ивановна Рокотова и академик Елабугин. И, конечно, Надежда Челнокова и Саша Кациева.
Сначала было решено позвать Мишу сюда, в этот кабинет, но Надя вдруг попросила:
– Можно, я пойду к нему в палату одна? Он не испугается?
– Ничего, – разрешил Пономарев, – он крепкий парень.
Маша Рокотова вызвалась проводить женщину до палаты. За ними на цыпочках все-таки потащился неугомонный Кузя.
Надежда остановилась перед дверью и, судорожно вздохнув, прижала руки к груди.
– Господи, помоги… – прошептала она одними губами.
Маша ободряюще сжала ее локоть и отступила в сторону. Надежда открыла дверь и вошла.
И в этот миг по всей клинике, по всему научному центру пронесся вопль, который, казалось, выдавит стекла, столько в нем было и боли, и счастья, и восторга, и муки. На всю оставшуюся жизнь впечатался этот крик в Машино сердце, а Кузя Ярочкин сполз по стенке на пол и зарыдал в голос.
– Мама-а-а! Мама!!!
То ли этим криком, то ли порывом ветра, влетевшего в открытое окно, распахнуло дверь палаты, и, едва не сбив Рокотову с ног, вырвалось оттуда нечто ледяное, серое, страшное. Кинулось жуткой птицей вдаль по коридору и с воем выскочило вверх по пожарной лестнице огромное неизбывное горе.
Уже опомнившись от наваждения, Маша долго не могла войти в палату, посреди которой стояли, сцепившись в объятиях, мать и сын, стояли и не могли оторваться друг от друга даже для того, чтобы взглянуть друг другу в глаза. Со всех сторон бежали люди, Рокотова никого не подпускала и жестами просила не шуметь и не подходить. Потом появился врач, наклонился над Кузей, но парень, продолжая всхлипывать, замахал руками и снова уткнулся лицом в колени. Пономарев вошел в палату и осторожно разнял болезненные объятия, он что-то говорил Надежде и ее сыну, но они явно не слышали его слов или не понимали, продолжая держаться за руки и теперь, не отрываясь, смотрели друг на друга. У них не было сил что-то говорить, да и не нужно это было сейчас, когда их так долго разделенные души вновь сплетались одна с другой, прорастая, проникая друг в друга.