Ее губы были на вкус как мята, он убрал руки, когда желание узнать остался ли у нее такой же вкус губ, угрожало пересилить его.
Он отстранился от ее губ, но рук не убрал, прижав к себе ее голову.
— Что на...?
— Натали Ульрих работала с твоим бывшим придурком? — прошептал Лейн и увидел, как побледнело ее лицо. Она не поняла его вопроса. Натали не бросалась в глаза своей внешностью. — Сладкие щечки, — шептал он, — она живет через дорогу, и у этой женщины самый большой чертовый рот.
Он прижимал Рокки к себе, скользнув взглядом к дому Натали. Он был прав, увидев ее силуэт в окне.
Черт побери, блестяще.
Лэйн оглянулся на Рокки и закончил:
— И она смотрит на нас.
— Смотрит? — прошептала Рокки в ответ, ее пальцы впились ему в талию.
— Да, я плохо ее вижу, но почти уверен, что телефон у нее приклеен к уху.
— О боже, — все еще шептала Рокки.
Лейн ухмыльнулся и не двинулся с места.
Некоторое время они так и стояли, потом Рокки спросила:
— Мы собираемся простоять здесь всю ночь и притворяться, что целуемся?
— Возможно, — ответил Лейн.
— Это было бы плохо, так как я умираю с голоду, — ответила она.
— Нет, Рок, это было бы плохо, потому что ты вот-вот войдешь в зону тестостерона, и никто в этом доме не имеет ни малейшего понятия, как нужно готовить.
— Тогда я приготовлю, — предложила она, и его руки скользнули вниз по ее шее к плечам, а затем по спине, и он притянул ее ближе.
— Нет, ты готовила для нас вчера. Перед твоим приездом мы немного поговорили, и Джас решил поразить тебя своими кулинарными талантами.
Он увидел, как ее брови поползли вверх.
— У вас была стычка?
— Да, — его руки сжали ее, затем он опустил одну руку, другую положил ей на плечи, развернулся вместе с ней и повел к дому, — я их проинструктировал.
Она обняла его за талию и повернула голову в его сторону, и он почувствовал, как мягкие волосы ее конского хвоста скользнули по его предплечью к ее плечам.
— Они нормальны с, гм… всем?
Лейн кивнул.
— Нормальны.
Она посмотрела на дом, когда они поднялись на две ступеньки к маленькому, огороженному белым забором, цементному крыльцу, и прошептала:
— Хорошо.
Но прозвучало ее «хорошо» совсем как не хорошо. Голос звучал неуверенно и адски испуганно.
Он подтолкнул ее вперед, открыл штормовую дверь, придержал над ее головой, толкнув внутрь входную дверь, она вошла первой.
— Привет, миссис Эстли! — крикнул Трипп, скользя по деревянному полу в гольфах, и Лейн решил, что уроки крутости определенно в порядке вещей у его младшего сына.
— Привет, Трипп, — ответила Ракель и тут же покачнулась на своих тонких каблуках от лобовой атаки Блонди.
— Лежать, Блонди, — приказал Лейн, закрывая и запирая дверь, Блонди впервые в жизни проигнорировала его команду, положив передние лапы на шикарный свитер Рокки, пытаясь облизать Рокки шею, будто духи Рокки были с запахом бекона. — Трипп, убери ее от Рок.
— Блонди! Иди сюда, девочка, иди! — крикнул Трипп, хлопая себя по бедрам, Блонди крутила головой между Триппом и Рокки в возбужденной нерешительности, не в состоянии решить кто ее самый любимый человек в мире. Ей не потребовалось много времени, чтобы выбрать Триппа, она оттолкнула Рокки и побежала к Триппу, который схватил ее и повалил на ковер в гостиной.
— Привет, миссис Эстли, — произнес Джаспер, и взгляд Лейна устремился к нему, его сын стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, скрестив ноги, с выражением веселого безразличия на лице, Лейн пожалел, что Трипп борется с собакой, не обращая внимание на своего брата, потому что Джаспер, в отличие от Триппа, был мастером хладнокровия.
— Привет, Джаспер, — ответила Рокки. — Слышала, ты готовишь сегодня для меня.
— Запеченные макароны, — ответил Джаспер.
— Запеченные макароны?
— Что это? — крикнул Трипп с пола в гостиной, все еще борясь с собакой.
— Не знаю, — ответил Джаспер. — По ходу дела разберусь.
— Отлично, — пробормотал Лейн, и его мир рухнул.
Потому что Рокки повернула к нему голову, глядя через плечо, ее конский хвост развевался, и она улыбнулась ему. Прямо ему. Ее глаза встретились с его глазами, и появилась ямочка на щеке.
Он мог целовать ее, держать в объятиях, прижимать к стене, лежать на диване и разговаривать, и он чувствовал все, что делал, зная, что ему это нравится, но он не мог принять эту улыбку.