Официант уже унес пустые бокалы и кружки, и половину огней в зале погасили. Все четверо вышли на улицу, капитан показал на огни своего судна у причала, и они распрощались.
Григ вложила руку в ладонь Кельвина и они пошли к дому – дождь странным образом прекратился.
Она мечтательно сказала: «Я, кажется влюбилась в капитана, он так много знает.»
– Жуть как много, – нехотя ответил Кельвин.
До самого Блэнфорд Роу он не произнес больше ни единого слова, он лишь склонился и поцеловал ее на прощанье у дверей ее дома и ушел в темноту. Его лица Григ не видела, но что-то подсказывало ей, что оно сейчас озарено мягкой улыбкой.
ГЛАВА 13
Кельвин стоял у окна и смотрел на струи дождя, косо падавшие на мостовые площади короля Гeopra. Почему-то фонарные столбы казались ему мертвыми монголами в сумрачном свете. От поворота дверной ручки он вздрогнул, обернулся и увидел любопытное лицо миссис Гэррик – ему стало не по себе.
– Малоприятный вечер, не правда ли, мистер Спринг? – спросила она, подошла к столу и переложила на поднос чашку с остатками чая. Кельвин раздраженным тоном спросил: «А что, в Колдминстере вообще солнечных дней не бывает?»
– Знаете, мистер Спринг, мой отец говаривал, что зимой больше воскресений, чем погожих дней, – она взглянула на его письменный стол.
– Мистер Спринг, вы уже начали новую книгу? – спросила она.
– Нет, пока не начал.
Миссис Гэррик подложила полено в камин и стоя спиной к огню, заметила: «Может, богу было угодно позволить вам написать здесь только одну книгу?»
Кельвин не ответил. Миссис Гэррик подошла к столу и посмотрела на Кельвина. «Ничего, завтра приедет ваша жена и все встанет на свои места».
– Да, вы совершенно правы, миссис Гэррик.
Она взяла поднос и тихо вышла, оставив Кельвина с неприятным ощущением, что она знала, сколь он сейчас несчастен. Он вытащил из стола наброски, которые сделал в Крок Бэй и разложил их – теперь его план казался ему настоящей утопией, но по мере того, как он давал волю фантазии, он все глубже погружался в яркий, чистый мир, возникший из ничего на солнечном острове. Телефонный звонок испугал его, вырвав тело из объятий мозга. Он прислушался к безжалостному шуму дождя за окнами и снял трубку, не представляя, кто бы мог ему звонить в такую погоду. Это оказалась Григ, ее голос звучал взволнованно.
– Я звоню из университета, занятия закончились, а домой я не хочу, там еще переодеваться заставят. Может, мы где-нибудь поужинаем?
– Конечно. Где встретимся?
– На площади. Я сейчас за тобой зайду.
Кельвин опустил трубку и тяжело вздохнул, убирая свои бумаги в самый дальний ящик. На целый вечер тихое настроение ушло, а ему так нужно было побыть наедине с самим собой, разложить все по полочкам и начать решать проблемы. Он надел плащ, старую шляпу и отправился вниз, в холл – Григ уже скоро придет. И действительно, через минуту за стеклом показалось ее умытое дождем лицо.
Молча они пошли в дождь. В районе порта дождь монотонно моросил из облаков, перемешанных с туманом, однообразно стуча по палубам и корпусам стоявших у причалов судов.
– Боже мой, уже целую неделю—дождь и туман, туман и дождь! С ума же можно сойти от тоски, – простонал Кельвин.
Ответом ему была сирена маяка у входа в порт. К подошве ботинка Кельвина прилипла старая газета, он с проклятием нагнулся и сорвал ее. Ввалившись из тумана в пропахшее табаком тепло «Корабельного колокола», они почувствовали себя дома. Официант снял с их стола табличку «Стол заказан» и наклонился к Кельвину:
– Два рома, сэр? По кусочку жареной свинины?
– Давайте.
Они сели за стол, и Кельвин пробурчал: «Если бы не «Корабельный колокол», в этом проклятом городе совсем бы нечего было делать.» Он оглядел полупустой зал – «Мы сегодня слишком рано. А почему ты не захотела пойти домой?»
Кельвин посмотрел на Григ – вид у нее был ужасный – бледная, с ввалившимися глазами, потускневшими от бессонницы, уголки губ, как всегда в тяжелые моменты, опущены вниз.
– Да потому что я устала от нравоучений Маргарет. Она из меня жилы тянет.
– А зачем ей это надо?
– Да потому что она сама тебя любит, а меня она, сама того не понимая, люто ненавидит.
– Я думаю, ты преувеличиваешь.
– Сам знаешь, что не преувеличиваю. Она меня ненавидит, потому что сама хочет быть с тобой, потому что во мне течет другая кровь, она не знает, что я это знаю, но и за это тоже меня ненавидит.
– А ты сама что – очень ее любишь?
– Да я ее презираю.
Официант принес два бокала рома – они излучали теплый и мягкий свет, на поверхности рома плавали кусочки лимона. Кельвин сказал: «Разговор этот ни к чему не приведет. Ты просто держись подальше от чинных помоек города Колдминстер. Ты слишком много думаешь об этих сплетниках. Да это же все выеденного яйца не стоит, единственный действительно страдающий человек во всей этой истории – это Грейс.»
Ее лицо вдруг еще больше осунулось, она схватила его руку своей ледяной рукой.
– Кельвин, мне страшно – что будет, когда она вернется?
Он мягко вытащил ее руку и отстраненно на нее посмотрел:
– Это уже целиком моя забота, ты здесь ни при чем.
Он побледнел и сказал: «Я этой ночью глаз не сомкнул.»
Ее рука снова нашла его руку под столом и цепко за нее схватилась: «Как замечательно прошла эта неделя, здесь, в порту, посреди тумана и дождей.»
Кельвин в ответ пожал ее руку и мягко сказал: «Да. Мы в этот туман всегда приходили со своим солнцем, верно?»
Она кивнула.
Официант принес сочную свинину, и они забыли о всех проблемах, поглощенные едой.
После ужина он спросил: «А не хочешь в кино сходить?»
– Не хочу.
– Тогда пойдем наверх, в баре посидим.
Они поднялись на третий этаж и примостились в углу у длинной помпезной стойки, у которой вечерами собирались моряки со всей Европы.
Григ подвинула свой стул поближе к огню и сказала: «В этом баре нет ничего от Колдминстера. Сюда заходишь, и хочется никогда больше отсюда не выходить.»
– Я знаю. Здорово, что мы его нашли. Кельвин взял ей еще бокал рома, она выпила его под звуки любовной песни, которую какой-то португальский моряк под гитару пел немолодой потасканной проститутке, хихикавшей на звуки незнакомого языка, словно школьница.
Григ опять ухватилась под столом за руку Кельвина и прошептала: «Нашему шведскому капитану очень сегодня здесь бы понравилось.»
– Да, пробормотал Кельвин – он заметил, что португалец все больше поворачивается в сторону Григ и адресует ей слова песни. Одним ухом он слушал песню, а в другом настойчиво звучал спокойный, уверенный голос Кристофера: «Она призрак, Кельвин, я это точно знаю.»
От звуков голоса Григ он вздрогнул: «А почему ты сегодня такой печальный?»
Кельвин поднял на нее глаза и улыбнулся. Потом он перевел взгляд на проститутку, на ее кирпично-красное лицо – она злобно оскалилась, когда поняла, что не ей поют эту непонятную, но такую приятную песенку. Матрос тем временем поднялся и, не прекращая пения, присел на табурет рядом с их столом.
– Выпить не хочешь? – спросил Кельвин у португальца. Тот улыбнулся в ответ и знаками дал понять, что не понимает по-английски. Наконец он собрался с силами и вымучил: «Но спик инглис, ми».
Подозвав официанта, Кельвин повторил вопрос по-испански – Quere?
Португалец расплылся в улыбке, попросил немного виски и с радостью кинулся разговаривать с Кельвином по-испански. Через секунду он успел прочесть пылкое любовное стихотворение Григ, и через пять минут вокруг них уже завертелась вселенская карусель, все говорили разом, не понимая друг друга, но веря, что их поймут, что-то пили, смеялись, пели. Так продолжалось часа два. Кельвин не мог нарадоваться на Григ, которая, казалось совершенно оттаяла от своих невзгод и теперь радостно щебетала неведомо с кем непонятно о чем – глаза ее сияли, лицо выражало высшую радость, но вдруг, посреди разговора, лицо ее в секунду увяло, губы сжались, их уголки как всегда опустились вниз, и холод страха отразился на всем ее лице – так снег падает за ночь на совершенно беззащитную землю, и уже нужно ждать далекой весны, чтобы снова почувствовать хоть какое-то тепло природы. Он увидел, что ее взгляд устремлен в глубину бара, посмотрел в ту же сторону, но не понял, что ее так встревожило.