А я быстрым шагом топал ко входу. Оборот я запустил, причувствовался и был категорически против проходить лицеконтроль у этого достойного специалиста. Несмотря на явное желание подобному меня подвергнуть: вышел вперёд, протянул руки.
— Нельзя… — начал этот детина неожиданно высоким дискантом, и, зашипев, пал перед моим почтенством на колени.
Ну, я почти в обороте, ухватил за услужливо подставленные пальцы, да и вывернул их, слегонца. Чем-то они детине были дороги, так что, вывернувшись совершенно невозможно для его габаритов, сделав «мостик» на коленях, он их сохранил почти без вывихов. И шипел, смотря на меня отчаянно выпученными глазами.
— Мне — не препятствовать. Я — по делу. Какому — тебя не касается. Будешь мешать — останешься не только без рук, но и без головы, — вежливо сообщил я работнику общепита. — Понял?
— Уху! — пискнул, закивал головой и страдал мануальный терапевт.
— Ну и полежи, отдохни пока, — отпустил я ладони, в пару шагов подошёл к двери и ввалился.
С оскалом во всю пасть и помахивая лапой, хоть и без оборота. В заведении были морды, вполне достойные фотоальбома «их разыскивает полиция, для обмена профессиональным опытом». Но не все: были и вполне себе интеллигентные рожи, явно из категории мошенников, карманников и прочей «чистой публики». Возможно, водились даже экономические преступленцы, хотя эта категория граждан в Корифействе обитала обычно среди владетелей и одарённых чиновников.
А вот за стойкой стоял лысый, как полено, невысокий тип с усиками и бородкой-эспаньолкой. Лет между тридцатью и сорока, даже без намёка на возможность одарения — простой, «чистый» человек, что в Золотом скорее редкость. Я бы подумал, что это бармен, а не Корчмарь. Но его выдавали взгляды. И собственный, не слишком подходящей обслуге в кабаке. И бросаемые на него дуболомами, в которых так и читалось: «а чё нам делать-то⁈»
А в кабаке — тишина. И зыркает местная публика на мою персону, ну и на Корчмаря. А я широкими шагами потопал к стойке. И поблагодарил мастера Любима за монокль. Дело в том, что за спиной корчмаря стояли бутыли. Не полноценный стеллаж-бар, но близко к тому. И бутылки, в большинстве своём, были гладкими, непрозрачными и керамическими. Без монокля чёрта с два кто бы разглядел, кроме разве что териантропов-орнитоморфов в обороте, но при равнодушно-вопросительной морде Корчмаря его руки под стойкой метались с заслуживающей уважения скоростью, смешивая и готовя «подарочек».
И когда я дотопал до стойки, то ожидаемо услышал:
— Что угодно уважаемому посетителю?
— Водки, — оскалился я.
Что и получил через секунду, с уже подмешаной пакостью. Оскалился ещё шире, запрокинул голову и влил водку с присадкой в пасть. Одновременно формируя там же огонёк. Выдохнул огненным цветком как свое пламя, так и горящие спиртовые пары.
— Зелье — не подходит к этой водке. Невкусно, испортил продукт, — сообщил я, смотря на Корчмаря уже беролачьей мордой.
— А кем изволит быть уважаемый? — не меняясь в лице, уточнил Корчмарь.
Бандюганы, тем временем, руки ко всякому колющему, режущему и прочему тянули, но неотрывно пырились на Корчмаря, явно ожидая «отмашки».
— Я — почтенный. Видом Михайло Потапыч. И мне от тебя потребна услуга, — несколько переиначил я стандартную вежливую форму.
— И что же… — начал было Корчмарь.
— Да что вы все языки в жопу позасовывали⁈ — раздался нетрезвый рёв, перебивший поморщившегося Корчмаря. — Да я сам с этим благородным…
Рванул детина к стойке, доставая тесак. А я обернулся, указывая на него — слабого одарённого — когтем и выпустил духа. И сжал лапу в кулак, одновременно с падением на пол корчащегося в судорогах тела.
— Мёртв? — приподнял бровь Корчмарь.
— За эту услугу я с тебя даже не потребую денег, — любезно сообщил я. — Итак, Корчмарь: у тебя находится некий Кмил Рябой. И он мне нужен, — широко улыбнулся я.
— Он должен…
— Он тебе ни хера не должен, — отрезал я. — И Тольцу он ни хера не должен. Этот придурок должен МНЕ, — проникновенно сообщил я. — Впрочем… смотря что ты с ним хочешь сделать. Может, и оставлю тебе, он мне понадобится до ближайшего малого пантеона, — решил я объясниться. — Он задолжал мне, но не деньги. А наказание за дела.