– Что ж, смотрю, ты все так же любишь потрепаться, – бормочу себе под нос я.
– А ты все так же любишь наживать врагов.
– Каждому свое, – отзываюсь я, разглядывая обрубок, красующийся на месте его правой руки. – Тебе так нравится привлекать всеобщее внимание? Ты, наверное, единственный среди золотых, кто решил не обзаводиться новой рукой.
– Жнец, я бы на твоем месте не стал хамить! От твоей репутации камня на камне не осталось. Банковские счета пусты. Ах да, – с довольным видом продолжает он, заметив мое недоумение, – ты разве не знал? Если Плиний решает подрезать кому-нибудь крылышки, то делает это со знанием дела. Он снял все деньги с твоих счетов, так что у тебя за душой ни гроша. И вот ты сидишь на оборотной стороне Луны наедине со мной и по-прежнему нарываешься на грубость!
– Твои люди? – спрашиваю я, окидывая взглядом низшие цвета вокруг нас. – Признаться, я думал, что они вызывают у тебя отвращение.
– А кто сказал, что родители обязаны любить своих детей? – с милой улыбкой вопрошает Шакал. – Они лишь продукт наших золотых чресел, – небрежно бросает он, впиваясь зубами в куриную ножку, разгрызает кость и отшвыривает ее в сторону. – Знаешь, чем я занимался все это время?
– Дрочил в кустах?
– Ну что ты, бог с тобой! Поражение от твоей руки отбросило меня назад, вынужден признать. Ты навредил мне и моим планам. Сестра тоже сильно меня обидела. Вставила кляп, связала и бросила обнаженным к твоим ногам, неслыханно! Это меня очень задело, особенно если учесть, что все дамы и господа нашей высокочтимой касты вдоволь повеселились за мой счет!
– Мы оба прекрасно знаем, что ты не чувствуешь боли, Адриус.
– О, прошу тебя, называй меня Шакалом! В твоих устах имя Адриус звучит как кошачий лай!
Его передергивает, но он тут же с выражением глубокого удовлетворения откидывается на спинку стула, когда бурая с толстыми предплечьями, бледной кожей, испещренной татуировками, и изрытым оспинами лицом выносит из кухни три дымящиеся тарелки и ставит их на стол перед нами.
– Благодарю! – произносит он, забирает себе две тарелки, а я с подозрением поглядываю на третью. – Я не отравитель, – тут же заявляет он. – Сто раз мог отравить отца, если бы захотел, но не стал. А знаешь почему?
– Да, ты ведь так и не получил от него того, что тебе нужно.
– Чего же?
– Его одобрения.
– В чем-то ты прав, – соглашается Шакал, глядя на меня поверх пара, идущего от тарелок. – Мне многие предлагали контракты, но не ради меня самого, а ради имени моего отца. Они презирают меня, потому что я ел своих сокурсников. Какие лицемеры! Что мне еще оставалось делать? Нам велели победить любой ценой, и я сделал все что мог! А теперь они, видите ли, недовольны! Как будто сами такие благородные и никогда не опускались до убийства! Безумие какое-то! – вздыхает он, качая головой. – Да, я мог бы пойти учиться военному делу, как это сделал ты. Мог бы изучать политику в школе политологии на Луне. Мог бы стать неплохим судьей, если бы научился терпеть Венеру. Но я вознесусь и без этих высокомерных ублюдков. Без всех этих ненужных школ!
– Про тебя разные слухи ходят. Это правда?
– До некоторой степени, – кивает он, поливая лапшу в тарелке красным острым соусом. – Я бизнесмен, Дэрроу. Покупаю. Владею. Создаю. Конечно, многие напыщенные золотые засранцы считают меня просто алчным серебряным. Но я не лорд эпохи заката Европы двадцатого века и прекрасно понимаю, что практичный подход и наличие имущества дают власть. Однако есть вещи куда важнее денег: люди, идеи, инфраструктура. Эти штуки – более коварное оружие, чем всякие космические флагманы и лезвия! – провозглашает он, забавно взмахнув рукой. – Вот скажи, какой смысл иметь корабль, если ты не можешь добыть и привезти продукты питания для своей команды?
– Это место принадлежит тебе? – спрашиваю я.
– В некотором смысле, – оскалившись, улыбается он. – Буду говорить с тобой прямо. Когда мы покинули училище, нам было по восемнадцать. Скоро нам исполнится двадцать. Два года я провел в изгнании и теперь намерен вернуться домой.
– И вести светские беседы с золотыми засранцами? – смеюсь я. – Если ты вообще следил за новостями, то должен знать: я у твоего отца не в чести!
– Следил за новостями… – задумчиво произносит он, переглядываясь с Виктрой. – Жнец, я не слежу за новостями, я их создаю! Ты хоть знаешь, какой долей всей индустрии коммуникаций я обзавелся?
– Нет.
– Вот и хорошо, значит я все сделал как надо. Я владею двадцатью процентами. Наша с партнером доля составляет около тридцати процентов. А знаешь зачем? Разумеется, семьи вроде родственников Виктры не считают бизнес грязным занятием. В конце концов, Юлии подвизаются в торговле на протяжении многих веков. А вот к средствам массовой информации почему-то относятся по-другому. Как будто это что-то скользкое и этим может заниматься только Квиксильвер и ему подобные. Зачем же человеку моего происхождения так мараться? Сейчас объясню: представь себе, что средства массовой информации – это как водопровод для города посреди пустыни. Пустыни в переносном смысле, разумеется. В моей власти предоставить лишь тридцать процентов того, что поступает по трубам, однако я оказываю влияние на все сто процентов, поскольку моя вода заражает остальную. Такова природа средств массовой информации. Могу захотеть, чтобы у этого города в пустыне начались галлюцинации. Чтобы его обитатели корчились от боли. А может быть, я хочу, чтобы они подняли восстание? – добавляет он, кладя палочки на стол. – Видишь, все зависит от моего желания.