После этого наступил крах. Зеленого автомобиля стали бояться, как чумы. Граждане далеко обходили Спасо-Кооперативную площадь, на которой Козлевич водрузил полосатый столб с табличкой: "Биржа автомобилей". В течение нескольких месяцев Адам не заработал ни копейки и жил на сбережения, сделанные им за время ночных поездок.
Тогда он пошел на жертвы. На дверце автомобиля он вывел белую и на его взгляд весьма заманчивую надпись: "Эх, прокачу! "-и снизил цену с пяти рублей в час до трех. Но граждане и тут не переменили тактики. Шофер медленно колесил по городу, подъезжал к учреждениям и кричал в окна:
-- Воздух-то какой! Прокатимся, что ли? Должностные лица высовывались на улицу и под грохот ундервудов отвечали:
-- Сам катайся. Душегуб!
-- Почему же душегуб? - чуть не плача, спрашивал Козлевич.
-- Душегуб и есть, - отвечали служащие, - под выездную сессию подведешь.
-- А вы бы на свои катались! - запальчиво кричал шофер. На собственные деньги.
При этих словах должностные лица юмористически переглядывались и запирали окна. Катанье в машине на свои деньги казалось им просто глупым.
Владелец "Эх, прокачу! " рассорился со всем городом. Он уже ни с кем не раскланивался, стал нервным и злым. Завидя какого-нибудь совслужа в длинной кавказской рубашке с баллонными рукавами, он подъезжал к нему сзади и с горьким смехом кричал:
-- Мошенники! А вот я вас сейчас под показательный подведу! Под сто девятую статью.
Совслуж вздрагивал, индифферентно оправлял на себе поясок с серебряным набором, каким обычно украшают сбрую ломовых лошадей, и, делая вид, что крики относятся не к нему, ускорял шаг. Но мстительный Козлевич продолжал ехать рядом и дразнить врага монотонным чтением карманного уголовного требника:
-- "Присвоение должностным лицом денег, ценностей или иного имущества, находящегося в его ведении в силу его служебного положения, карается... "
Совслуж трусливо убегал, высоко подкидывал зад, сплющенный от долгого сидения на конторском табурете.
-- "... лишением свободы, - кричал Козлевич вдогонку, -на срок до трех лет".
Но все это приносило шоферу только моральное удовлетворение. Материальные дела его были нехороши. Сбережения подходили к концу. Надо было принять какое-то решение. Дальше так продолжаться не могло. В таком воспаленном состоянии Адам Казимирович сидел однажды в своей машине, с отвращением глядя на глупый полосатый столбик "Биржа автомобилей". Он смутно понимал, что честная жизнь не удалась, что автомобильный мессия прибыл раньше срока и граждане не поверили в него. Козлевич был так погружен в свои печальные размышления, что даже не заметил двух молодых людей, уже довольно долго любовавшихся его машиной.
-- Оригинальная конструкция, -- сказал, наконец, один из них, -- заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машины Зингера? Небольшое приспособление-и получилась прелестная колхозная сноповязалка.
-- Отойди, - угрюмо сказал Козлевич.
-- То есть как это "отойди"? Зачем же вы поставили на своей молотилке рекламное клеймо "Эх, прокачу! "? Может быть, мы с приятелем желаем совершить деловую поездку? Может быть, мы желаем именно эх-прокатиться?
В первый раз за арбатовский период жизни на лице мученика автомобильного дела появилась улыбка. Он выскочил из машины и проворно завел тяжело застучавший мотор.
-- Пожалуйте, - сказал он, - куда везти?
-- На этот раз-никуда, - заметил Балаганов, - денег нету. Ничего не поделаешь, товарищ механик, бедность.
-- Все равно садись! - закричал Козлевич отчаянно. -Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!
-- Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, -- сказал Остап, усевшись рядом с шофером. - У вас, я вижу, хороший характер. Но почему вы думаете, что мы способны танцевать в голом виде?
-- Тут есть такие, -- ответил шофер, выводя машину на главную улицу, - государственные преступники.
Его томило желание поделиться с кем-нибудь своим горем. Лучше всего, конечно, было бы рассказать про свои страдания нежной морщинистой маме. Она бы пожалела. Но мадам Козлевич давно уже скончалась от горя, когда узнала, что сын ее Адам начинает приобретать известность как вор-рецидивист. И шофер рассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова, под развалинами которого барахтался сейчас его зеленый автомобиль.
-- Куда теперь ехать? -- с тоской закончил Козлевич. -Куда податься?
Остап помедлил, значительно посмотрел на своего рыжего компаньона и сказал:
-- Все ваши беды происходят оттого, что вы правдоискатель. Вы просто ягненок, неудавшийся баптист. Печально наблюдать в среде шоферов такие упадочнические настроения. У вас есть автомобиль -- и вы не знаете, куда ехать. У нас дела похуже -у нас автомобиля нет. Но мы знаем, куда ехать. Хотите, поедем вместе?
-- Куда? -- спросил шофер.
-- В Черноморск, -- сказал Остап. -- У нас там небольшое интимное дело. И вам работа найдется. В Черноморске ценят предметы старины и охотно на них катаются. Поедем.
Сперва Адам Казимирович только улыбался, словно вдова, которой ничего уже в жизни не мило. Но Бендер не жалел красок. Он развернул перед смущенным шофером удивительные дали и тут же раскрасил их в голубой и розовый цвета.
-- А в Арбатове вам терять нечего, кроме запасных цепей. По дороге голодать не будете. Это я беру на себя. Бензин ваш -идеи наши.
Козлевич остановил машину и, все еще упираясь, хмуро сказал:
-- Бензину мало.
-- На пятьдесят километров хватит?
-- Хватит на восемьдесят.
-- В таком случае все в порядке. Я вам уже сообщил, что в идеях и мыслях у меня недостатка нет. Ровно через шестьдесят километров вас прямо на дороге будет поджидать большая железная бочка с авиационным бензином. Вам нравится авиационный бензин?
-- Нравится, -- застенчиво ответил Козлевич. Жизнь вдруг показалась ему легкой и веселой. Ему захотелось ехать в Черноморск немедленно.