Наконец в пять часов за Бельвалем явился агент и провел его на второй этаж. Постучавшись, он пропустил Патриция в комнату и закрыл за ним дверь.
Капитан вошел в большую комнату, род будуара, где горел яркий огонь и сидели двое людей: Коралия, к которой он тотчас же подошел поздороваться, и господин, с которым он разговаривал раньше и который, очевидно, вел допрос. Это был человек лет пятидесяти, плотный, с открытым лицом и умными глазами.
— По всей вероятности, господин следователь? — осведомился капитан.
— Нет, — ответил тот. — Демальон, судья, посланный специальным делегатом, чтобы прояснить это темное дело. Но расследовать тут кажется нечего… А? Как вы думаете?
Бельваль посмотрел на Коралию, не спускавшую с него глаз.
— Когда мы объяснимся с вами, капитан, — продолжал судья, — я уверен, что мы окажемся одного с вами мнения, как уже было с этой дамой…
— Я не сомневаюсь в этом, — подтвердил Бельваль. — Но боюсь, что все-таки многое останется неясным…
— Мы постараемся общими усилиями все прояснить, — воскликнул судья. — Ну, а теперь расскажите мне, что вы знаете…
Патриций на мгновение задумался.
— Не скрою от вас мое недоумение… Я, право, даже не знаю, что сказать… Мне известны некоторые факты, но подтвердить их никто не может, а будут ли они без этого иметь цену? Не лучше было бы потом доставить вам мои показания, засвидетельствованные моей подписью?
— Это мы оставим на потом, капитан… Теперь мы просто будем разговаривать, да и к тому же госпожа Эссарец, кажется, уже рассказала мне то, о чем вы не хотите сказать.
Капитан медлил с ответом. Ему казалось, что между Коралией и судьей заключено нечто вроде тайного соглашения, и что он является для них нежелательным свидетелем, который вмешивается, куда его не просят, и всюду только мешает… Поэтому Патриций решил быть настороже и подождать, пока выскажется его собеседник.
— Да… В самом деле, эта дама может сказать вам почти то же, что и я, — начал он. — Вероятно, она уже посвятила вас в то, что произошло позавчера в ресторане?
— Да, как же…
— И про попытку увезти ее?
— Да.
— И про убийство?
— Да, и про это.
— И конечно, про попытку шантажа, имевшую место сегодня ночью, и про смерть полковника Факи, и про то, как ее супруг отдал четыре миллиона франков и потом говорил по телефону с неким Грегуаром, и, наконец, про то, чем ей грозил ее муж?
— Да, капитан, я знаю это и даже больше.
— Но тогда действительно мои показания не нужны, вы и без них можете сделать свои выводы.
И осторожно добавил, избегая вопросов:
— Могу ли я спросить, к какому заключению вы пришли?
— Пока я ничего не могу сказать, капитан… По-видимому, придется держаться версии, которую изложил господин Эссарец в своем письме к жене — мы нашли его неоконченным на камине. Письмо я прочел вслух по просьбе госпожи Эссарец, и она же просила передать его содержание вам. Вот оно:
«Сегодня, 4-го апреля в полдень.
Коралия!
Я жалею, что вчера ты не поняла причин, заставляющих меня уехать, и поэтому пришла к ошибочным заключениям. Единственная причина моего отъезда — это ненависть, которая меня окружает и которой вчера ты была свидетельницей… Против врагов, не останавливающихся ни перед каким насилием, остается одна защита — бегство. Я уезжаю, Коралия, но помни, что ты должна ко мне присоединиться по первому моему зову. Если ты не уедешь из Парижа, ничто не защитит тебя от вполне законного гнева, ничто, даже сама смерть! Я принял все меры к тому, чтобы в этом случае…»
— Письмо на этом прерывается, — пояснил Демальон, передавая его Коралии. — Оно было написано незадолго до кончины Эссарца: при падении он задел маленькие часики на камине, которые остановились на двадцати минутах первого. Я предполагаю, что он почувствовал себя нехорошо, захотел встать, но голова закружилась… К несчастью, рядом был горевший камин, и он упал головой на его решетку. При падении он расшиб голову, а затем огонь сделал свое страшное дело… Вы видели?
Бельваль, крайне изумленный, слушал.
— Значит, по-вашему мнению, — спросил он, — Эссарец умер случайной смертью и вовсе не был жертвой преступления?
— Преступления? То есть был убит, вы думаете? Нет, на это ровно ничего не указывает…
— Однако…
— Нет, капитан, ваша мысль никуда не годится, хотя она вполне извинительна после всего случившегося… Со вчерашнего дня вам пришлось быть свидетелем стольких ужасов, и вполне понятно, что думаете сами! Кто мог совершить здесь убийство? Бурнеф или его друзья? Но к чему им? Они забрали свои миллионы и теперь спокойны, а если предположить что Грегуар отнял у них деньги, то убийство Эссарца не вернуло бы им их… И потом, как они могли войти и выйти? Нет, простите меня, капитан, но вы глубоко ошибаетесь. Смерть Эссарца — чистая случайность. В таком же точно духе и рапорт нашего доктора…
Бельваль обратился к Коралии:
— Вы тоже так думаете?
Она ответила, слегка покраснев:
— Да.
— А мнение Симона? — продолжал капитан, снова обращаясь к судье.
— О, что касается его, то старик просто бредит. Если его послушать, то скоро все начнется снова, и страшная опасность грозит госпоже Эссарец, поэтому она должна бежать тотчас же… Вот все, что мне удалось из него вытянуть… Правда, он мне показал дверь из сада в переулок, идущий перпендикулярно к улице Раймон, там мы нашли мертвую сторожевую собаку и чьи-то следы, ведущие от этой калитки к дверям дома. Но вы-то знаете, чьи это следы, не правда ли, капитан? Они принадлежат вам и вашему сенегальцу? И собаку задушил тоже он?
Бельваль начинал кое-что понимать. Странные речи судьи, его соглашение с Коралией — все это приобретало теперь совершенно иное значение.
— Значит, преступления тут нет? — твердо спросил он.
— Нет.
— Значит, нет и следствия?
— Никакого.
— И никаких разговоров о деле, все предается забвению?
— Полнейшему.
Патриций вспомнил слова Эссарца: «Меня не арестуют, а если арестуют, то выпустят, и дело будет прекращено…». Эссарец предвидел, что правосудие будет молчать, но знал ли он, что оно найдет в Коралии свою помощницу?
Капитан понимал, что Коралия поступается собственными интересами в угоду каким-то незнакомцам… И для этого, прежде всего, им нужно отделаться от Бельваля.
«Этот судья начинает меня раздражать, — подумал Патриций, — ему решительно наплевать на меня».
Для виду он решил сдаться.
— Извините мою настойчивость, но мое поведение объясняется не только моей горячей симпатией к госпоже Эссарец. Нас связывает тайна, относящаяся к далекому прошлому… Госпожа Эссарец, вероятно, рассказала вам о тех странных совпадениях, которые я не могу не сопоставить с происшедшим.
Демальон посмотрел на Коралию, и она ответила ему молчаливым кивком головы.
— Да, как же, госпожа Эссарец посвятила меня в это, и кроме того…
Он опять заколебался и взглядом посоветовался с молодой женщиной, которая опять покраснела и смутилась.
Демальон выжидательно молчал, и наконец она тихо прошептала:
— Капитан Бельваль должен знать то, что нам удалось найти. Открытие касается его в равной степени… и поэтому мы не имеем права скрывать от него…
— Да, собственно, говорить тут нечего, капитан, — сказал судья. — Взгляните на этот альбом с фотографиями…
Он протянул Бельвалю тоненький альбом, перехваченный резинкой.
Патриций поспешил открыть его и воскликнул, изумленный:
— Не может быть!
На первой странице были две фотографии, мальчугана в курточке английского школьника и маленькой девочки. Под одной было написано: «Патриций, десяти лет», под другой — «Коралия, трех лет».