— Те самые, которых я видел ночью?
— Да, шестеро левантинцев, или, вернее, болгар, тайных немецких агентов. Все они, по-видимому, имели в провинции отделения банка Эссарца. В свою очередь они тоже имели агентов, содержавшихся за счет Эссарец-бея. Они жили в деревнях, распивали с крестьянами вино в кабачках, предлагая им обменивать на бумажки французское золото, которое те испокон веков привыкли прятать в старых чулках. Ну как не соблазниться и не отдать золото весельчаку, который и угостит за свой счет, и хорошо заплатит за обмен? Но с объявлением войны они прикрыли свою лавочку и сгруппировались вокруг Эссареца, который, в свою очередь, тоже закрыл банк на улице Лафайет.
— А дальше?
— А дальше произошло то, чего мы пока не знаем. Очевидно, сообщников их правительства известили, что триста миллионов, которые собрала банда, Эссарец желает сохранить для себя. И тогда между бывшими сообщниками началась борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Одни желали получить свою часть, а другой убеждал их, что у него ничего нет и что миллионы уже отправлены. Вчера утром эта борьба достигла апогея. Оттого-то сообщники и хотели завладеть госпожей Коралией как залогом, зная, что из-за нее Эссарец согласится если не на все, то на многое. А то, что произошло вечером, вы видели сами.
— Но почему именно вчера?
— Потому что они предполагали, что миллионы могли вчера вечером исчезнуть. Не зная, куда и как их отправляет Эссарец, они подозревали, что сигналом перед отправкой служит…
— Дождь из искр, не правда ли?
— Да. В саду есть старая оранжерея, труба которой полна сажи. Когда было нужно, Эссарец топил печь, и из трубы летели искры, видимые издалека. Сообщники увидели их вчера и заторопились.
— И план Эссареца был сорван?
— Да, как, впрочем, и планы его сообщников. Полковник Факи умер, остальным пришлось довольствоваться бумажными ассигнациями, которые к тому же должны были быть у них отняты. Но борьба еще не окончена, и сегодняшее происшествие тому свидетельство. По вашим словам, человек, который вас знал и который желал завязать с вами сношения, был убит сегодня утром в девятнадцать минут восьмого и, что вполне правдоподобно, убит Эссарецем, который боялся разоблачения. А несколькими часами позднее, в двадцать три минуты первого, был убит сам Эссарец. По-видимому, он пал от руки одного из сообщников. Вот в чем заключается дело, капитан. А теперь, когда вы знаете столько же, сколько и я сам, не находите ли вы, что следствие по этому делу должно вестись в строгой тайне?
После минуты размышления Бельваль ответил:
— Да, вы правы…
— Вот видите! — воскликнул Демальон. — Поэтому не следует распространяться об исчезнувшем золоте. В этом деле замешано много видных банков и контор, и если все это станет известным, можно ожидать любых неожиданностей. И огласка…
— Но возможно ли будет все это скрыть?
— Почему же нет, капитан?
— Да ведь тут несколько трупов, полковник Факи, например.
— Самоубийство.
— Потом Мустафа… Его труп найдут в саду музея.
— Несколько строчек в отделе происшествий, вот и все…
— Эссарец?
— Несчастный случай.
— Вы предполагаете, что публика ни о чем не узнает?
— Несомненно! Публика будет знать, то, что мы захотим: теперь военное время, не забывайте.
— А газеты?
— И они будут молчать. На это существует цензура.
— Но какое-нибудь новое преступление заставит заговорить об этом и связать…
— Новое преступление? Но ведь дело кончено, по крайней мере, с активной и драматической стороны. Главные действующие лица мертвы. Занавес опустился после смерти Эссареца… Что касается Бурнефа и компании, то очень скоро они очутятся в лагере для пленных. Таким образом, останутся только миллионы, владелец которых не посмеет предъявить свои права и на которые Франция, по справедливости, наложит свою руку. Вот и все.
Патриций в задумчивости покачал головой.
— Остается еще госпожа Эссарец… Мы не должны пренебрегать угрозами ее мужа.
— Он умер.
— Пусть так. Но угрозы его все же остаются… Симон недаром старался вас в этом убедить.
— Но он почти сумасшедший.
— Возможно. Но в его сознании запечатлелся страх грозящей опасности… Нет, я с вами не согласен, — закончил капитан, — борьба далеко не закончена, а возможно, что только начинается.
— А мы-то с вами на что, капитан? Разве мы не можем охранять госпожу Эссарец всеми средствами, которые я предоставлю в ваше распоряжение? Мы постоянно будем поддерживать контакт, вы всегда меня найдете здесь, так как, по моему убеждению, если и должно что-нибудь произойти, то непременно в этом доме…
— А что именно заставляет вас так думать?
— Некоторые фразы, которые слышала вчера госпожа Эссарец. Полковник Факи повторил несколько раз: «Золото здесь, Эссарец» и добавил: «Годами твой автомобиль привозил сюда все, что ты собирал за неделю в банке на улице Лафайет… Симон, шофер и ты вносили мешки в маленькую дверь слева. Каким образом ты переправлял золото, я не знаю… Знаю только, что в момент объявления войны у тебя было триста миллионов, которые ждали отправки, но остались здесь. Я следил за тобой дни и ночи и уверен, что золото здесь».
— И у вас нет никаких соображений по поводу того, где оно находится? — спросил капитан.
— Никаких. Если не считать вот этого, чему я, впрочем, не придаю особенного значения…
Демальон вытащил из кармана смятую бумажку и разгладил ее.
— Вместе с медальоном эта записка была в руке Эссареца. Она закапана чернилами. Несколько слов, очевидно, написаны второпях, и их трудно разобрать. Только три довольно ясны: «Два… золотой треугольник». Что означает золотой треугольник, я не знаю… Касается ли он нашего дела? Я предполагаю, что этот клочок Эссарец вырвал вместе с медальоном у человека, которого он убил сегодня утром, и рассматривал медальон перед тем, как сам был убит.
— Медальон он рассматривал вместе с альбомом, — заключил капитан. — Вот видите, как все детали сходятся и составляют одно целое.
— Возможно, — сказал, вставая, Демальон. — Одно дело в двух частях… Будем теперь расследовать вторую часть, капитан. Меня очень интересуют фотографии, ваши и госпожи Эссарец, в альбоме и в медальоне. Здесь кроется загадка, решение которой приведет нас к истине… До скорого свидания, капитан. И повторяю еще раз: я и мои люди всегда в вашем распоряжении.
Он пожал руку Патриция, но тот удержал его.
— Я воспользуюсь вашим предложением очень охотно, но вы не можете не согласиться, что некоторые предосторожности необходимы.
— Многое уже сделано, капитан. Дом занят нами.
— Да, да… Но у меня нечто вроде предчувствия, что день так просто не кончится… Вспомните странные слова Симона!
Демальон рассмеялся.
— Полно, капитан. Не надо преувеличивать. На время мы в безопасности, так как наши враги должны иметь некоторое время, прежде чем начать действовать… Завтра мы поговорим с вами об этом, если желаете.
Он еще раз пожал руку Бельваля, раскланялся с Коралией и вышел.
Патриций собрался последовать его примеру, но у самой двери остановился. Коралия сидела все в той же позе и, казалось, ничего не слышала.