Итак, я сидел в автобусе и глядел в окно.
В сезон дождей, который в Таиланде длится с марта по сентябрь, одна из самых урожайных житниц Азии напоминает море. Сотни миллионов рисовых саженцев залиты водой, лишь кое-где виднеются более темные островки бамбуковых рощ или деревни.
Одно из главных различий между европейским и азиатским мышлением возникло из различия между выращиванием хлеба и риса — так по крайней мере объяснял мне видный вьетнамский философ. Пшеницу, ячмень или овес мог засеять на вспаханной почве и один человек, живущий где-нибудь на прогалине среди лесов. Сам или с помощью членов своей семьи он мог скосить зрелые колосья и обмолотить их.
Рис же нуждается в воде. Все великие цивилизации Азии родились на берегах рек или больших озер. От воды зависела жизнь миллионов крестьян, селившихся по берегам Красной и Желтой рек, близ Меконга, на Яве или в Бирме. Для увлажнения рисовых полей приходилось рыть тысячи канав и каналов и справедливо распределять текущую по ним воду. Плотины и дамбы, порой достигающие десятиметровой высоты и протяженности в сотни километров, предохраняли от наводнений всю низину. С подобными задачами никто бы не справился в одиночку. Только мощное централизованное государство с деспотом-правителем могло отрядить на такое строительство миллионы подданных, и только деревенская община могла решить, как разделить между крестьянами воду, чтобы никто не был обездолен. И потому каждый человек подчинял свои интересы и стремления высшим целям коллектива. Индивидуализм представлял собой угрозу. Высшей добродетелью считались гармоничные отношения между людьми.
Такой коллективизм проявляется в Таиланде и во время полевых работ. Каждый год в мае, в конце засушливого сезона, Центральную низменность заполняют миллионы земледельцев в синих рубахах и широкополых шляпах из рисовой соломы. С помощью буйволов они переворачивают сухую, потрескавшуюся почву. Месяцем позднее задует северо-западный муссон и пригонит сюда вереницы дождевых туч.
Влага пробуждает жаждущую землю к новой жизни, заставляет затвердевшие семена очнуться. Начинается пора пересадки саженцев, пожалуй самой трудоемкой крестьянской работы на свете. Дети, восседая на хребтах буйволов, кричат от восторга, а взрослые держат в левой руке кустики рисовых саженцев, напоминающих всходы наших злаковых, а правой делают ямку, куда сажают несколько стеблей, следя, чтобы грязь хорошенько затопила нежные корни. Сотни тысяч раз на каждом поле повторяется одно и то же движение, год за годом, поколение за поколением.
После посадки риса наступает короткая передышка. Земледельцы отступают перед ливнями в сухие хижины и только время от времени поглядывают, чтобы их крошечные поля, окруженные низкими запрудами из дерна, были хорошо увлажнены.
В октябре дожди кончаются так же внезапно, как начались. Слабые растеньица налились силой, выросли. Наступает пора созревания. Весь край вокруг меняет окраску — яркая зелень сменяется коричневатым золотом. И вновь на крошечные поля высыпают люди.
Мужчины, проводившие сезон дождей в буддийских монастырях, снимают оранжевое монашеское одеяние. Сыновья, искавшие приработка в городе, возвращаются домой: на счету каждая пара рук. Специальными кривыми ножами срезаются колосья, загорелые руки бьют высохшие стебли о землю или о днища широких корзин, чтобы из высохших метелок высыпались белые зернышки. Урожай должен прокормить не только Таиланд, население которого после конца второй мировой войны выросло с 16 до 40 миллионов. Его должно хватить и на экспорт.
Конец сбора урожая знаменуется густым дымом от костров, превращающих рисовую солому в пепел, удобряющий почву. Почва высыхает, трескается и вновь ожидает человеческих рук. А люди в сотнях деревень тем временем празднуют конец сезона — танцуют и поют.
Техника и поныне не коснулась жизни в долинах, образ мышления и обычаи крестьян почти не изменились. Автомобили проносятся мимо, ни в ком не вызывая зависти. Ни рубашки из ткани, сотканной на современных фабричных станках, ни сандалии на прежде босых ногах почти не изменили быта тайцев: жизнь по-прежнему вращается вокруг семьи, поля и пагоды, не нарушаемая спешкой и сомнениями, честолюбием, страстями и погоней за фальшивыми приманками. Зачем восставать, зачем возвышать голос, если плодородная почва дает столько, что никто не страдает от голода, а уверенность в завтрашнем дне наполняет душу покоем и смирением? Буддизм учит покорности. Различия между богатыми и бедными невелики, а чувство общности устраняет зависть и жадность, гонит прочь дурные мысли. Награда за нетребовательность — душевный покой и жизнь, которая, как и сбор урожая, проходит в неизменном круговороте: рождение, детство, зрелость, старость и смерть.