Из пещеры пасти вывалился скрученный канат языка, толстого, обмазанного слизью. Целилось чудовище в одного из хасситти и схватило бы малыша, если бы Ламарил молниеносно, как опытный воин, не выхватил свой жезл и не ударил им по клейкому языку.
Яркая вспышка. Язык дернулся вверх, и по всей его длине пробежала лента зелено-синего огня.
Пламя ударило в морду чудовища рядом с одним из глаз. Чудовище подобралось, и Кадия успела броситься в сторону, увлекая с собой Са-лин, едва оно взвилось в новом прыжке, видимо рассчитывая раздавить их всех своей тяжестью.
С неба донесся визг, и тут же Кадию чудовище все-таки сбило с ног, задев лапой. Она упала и несколько мгновений не могла опомниться. Девушка впивалась пальцами в сырую землю, стараясь подняться. Вокруг стоял оглушающий шум.
В глазах у нее мутилось, но она сумела оглядеться и увидела настоящее поле боя. Теперь им всем угрожали не только чудовищная лягушка, но в небе кружили вуры. Не такие уж и большие, но вур даже средней величины мог поднять в воздух оддлинга и растерзать его на лету.
Кадия схватилась за меч. Без острия он не годился для рукопашной, но она надеялась, что Сила вновь сделает его грозным оружием.
Но ее пальцы не ощутили тепла. В мече не чувствовалось жизни. Глаза были почти закрыты.
Жезлы синдонов посыпали вспышки за вспышками. Лягушка взревела, подняла лапу и хлопнула ею по земле. Кадия содрогнулась: из-под перепонки торчала нога кого-то из хасситти.
Затем, точно боевой клич, в голове у нее прозвучало мысленное слово:
Иллюзия!
Но она же еле увернулась от этой лапы! Из пасти чудовища дрябло свисал язык, но конец его извивался, точно отрубленный змеиный хвост.
Иллюзия! — вновь тот же властный сигнал.
Но как же так? Нога хасситти все еще торчала из-под лапы. Кожу чудовища усеивали дротики, а с неба, растопырив смертоносные когти, устремлялся вниз охотящийся вур.
Она увидела Лалан рядом с тремя другими синдонами. Они как будто не собирались отражать это нападение сверху. Или они действительно во власти какой-то иллюзии?
Кадия наконец обрела голос:
— Берегитесь! Вур!
Никто из них не поднял головы, чтобы посмотреть вверх. А когти хищника уже смыкались на шлеме Лалан. Пусть вур и не сумел бы ее поднять, когти его могли нанести смертельные раны.
Иллюзия! — в третий раз то же мысленное слово.
Кадия стиснула пальцы на бесполезном мече. Когти вура сомкнулись на шее Лалан. Гнусная тварь била крыльями, пытаясь взлететь с добычей. Но женщина не подняла жезла, чтобы отогнать убийцу, и даже не шевельнулась.
Иллюзия? Кадия поднесла руку к груди. Амулет! Она потянула цепочку, достала янтарную слезку и, сняв шлем, поднесла ее ко лбу.
Она не могла бы объяснить, почему сделала это, но что-то ее заставило.
Она почувствовала режущую боль, словно амулет обладал Силой расколоть ее череп. В глазах у нее потемнело, а затем зрение вернулось к ней.
Небо было пусто. Лалан стояла спокойно, и никакой вур ее не терзал. Кадия ахнула и оглянулась на другого чудовищного врага. Бородавчатого страшилища величиной с торговую лодку она не увидела. Ламарил наклонился над обыкновенной болотной лягушкой. Он ткнул раздутое тело, и оно съежилось от его прикосновения.
Иллюзия… только иллюзия! И все-таки девушке не верилось. Она подползла к лежащему ничком хасситти там же, где могучая лапа опрокинула его… ее… Тостлет… Не может быть!
Амулет покачивался у нее на груди, а Кадия обеими руками, очень бережно, перевернула тельце хасситти на спину. Земля хранила его отпечаток. Это не было игрой ее воображения. А тело Тостлет под ее руками было расслабленным и неподвижным.
Кадия прижала пальцы к шее целительницы, ища признаков жизни. Разве иллюзия может убить? Или гибельна вера в иллюзию?
— Тостлет? — она прибегла к мысленной речи, ища доказательства, что целительница жива. — Тостлет, все это был лишь обман чувств!
Ламарил сумел послать ей мысль, а теперь она старалась послать такую же мысль Тостлет.
Длинный нос вздрогнул. Высунулся кончик языка-трубочки, маленькие глаза открылись.
— Это был обман чувств, Тостлет! — Девушка прижала к себе щуплое тельце, не обращая внимания на то, что естественный панцирь хасситти больно царапает ей кожу. — Иллюзия! Посмотри сама!
Кадия приподняла ведунью так, чтобы она увидела безобразную обитательницу камышовых чащоб.
Хасситти охнула, испустила чирикающий возглас, а потом ухватила Кадию за локоть и откинула голову, чтобы заглянуть девушке в лицо. Кадия подкрепила мысленную речь энергичным кивком.
— Обман, Тостлет. Обман, чтобы мы сами себя погубили!
— Верно! — к ним подковыляла Салин и с трудом опустилась на колени, держась за посох. — Но такой похожий на правду, — она покачала головой. — Поистине порождение великой Тьмы.
— Но кто? — спросила Кадия, все еще прижимая Тостлет к себе. — Какая Сила?
И почему меч не помог ей? Девушка вздрогнула. Не начала ли она сама слишком уж полагаться на свою Силу? Хотя не понимает ее и никогда не понимала?
Ламарил наконец отвернулся от ставшего маленьким чудовища.
— Все как встарь: земля превращает свои порождения в оружие, — его губы, не закрытые забралом шлема, искривились. — Но это игра для незнакомых с ней. Как прислужник Варма мог вообразить, что мы ее не разгадаем, что она причинит нам вред?
— Но ведь вред некоторым из нас она причинила! — мрачно отозвалась Кадия. — Я видела смерть… а Тостлет ее почувствовала. И мы попались в ловушку, пусть твои друзья и избежали ее. Способен ли он проверить, как велики наши Силы? Даже мой меч ничем мне не помог.
— Но помогло то, что ты носишь на шее, — заметил Ламарил.
— Только благодаря твоему предостережению, — упрямо стояла она на своем. — Иначе… Наверное, эти иллюзии убили бы нас. Разве нет?
Он не ответил.
— Разве нет? — повторила Кадия. — Я не принадлежу к твоему народу, как и оддлинги, как и малыши, которые так долго лелеяли память о вас. Если мы не способны разгадать иллюзии, которые создает искусный колдун, то нас же ждет смерть, правда?
— Да, — ответил он наконец. — Но такие иллюзии теперь раскрыты, и мы предупреждены…
— Предупреждены, что не должны доверять тому, что видят наши глаза, тому, что слышат наши уши. Эта земля и так уже враждебна нам. И теперь каждая топь, каждый бочаг может обернуться ловушкой.
Он кивнул, и Кадию пробрала дрожь. Она хотела от него другого — заверений, что это вовсе не так. Ей случалось бояться. Но прежде страх вызывало что-то настоящее, понятное. А что ей делать теперь?
— Королевская дочь… Кадия! — Ламарил подошел поближе. — Ты многое свершила. Забудь о том, что тебе не дано, подумай лучше о том, что можно сделать. Пусть меч не отозвался в час твоей нужды, но дар, полученный в час рождения, помог тебе. Ты не беспомощна.
Кадия надеялась только, что его мысль не проникнет глубже, не откроет ему смятение ее чувств, черные тени сомнений… Ее всегда считали опрометчивой, необдуманно смелой. А теперь она думает, и смелость изменяет ей при виде разверзающейся непреодолимой пропасти.
— Я делаю то, что должна, — пробормотала девушка и обрадовалась, когда кто-то из синдонов позвал Ламарила и он отошел.
Тостлет приподнялась в ее объятиях.
— Благороднейшая… Кадия вздрогнула.
— Тостлет, ну, пожалуйста! Ты же видишь, что я не принадлежу к великим. Зови меня Кадия или просто «друг».
— Друг… — повторила хасситти. — Да, между нами благие чувства. Но все равно, мы называли тебя, как должно. Ты носишь на груди Силу.
Она указала на амулет, но не прикоснулась к нему. Сияние триллиума, навеки заключенного в янтаре, радовало и даже согревало взгляд.
— Не принижай себя в собственных глазах, друг, — продолжала Тостлет. — Мы идем помериться Сила с Силой, и у каждого есть что предложить. Когда кузнец соединяет металл с металлом, он создает более крепкое оружие. И мы станем таким оружием, какое освободит наш край.