По дороге в мастерскую Вермера Франческа с интересом рассматривала незнакомый город. Вскоре они вышли на улицу, которая вела к мосту через канал, и оказались на большой рыночной площади. С восточной стороны площади находилась огромная Новая Церковь с поднимавшимися под самое небо куполами, а с западной стороны площади было великолепное здание городской ратуши, сверкавшее позолотой на солнце, ярко-красные ставни на многочисленных окнах которой были открыты. С двух других сторон площади стояли дома с остроконечными крышами, в первых этажах некоторых находились магазины и лавочки. Рыночная площадь была такой же оживленной, как и в Амстердаме.
— Вот дом мастера Вермера! — Клара показала на угловой дом с северной стороны площади, стоявший рядом с церковью. — Эта узкая аллея ведет на маленькую улочку Волдерсграхт, где родился Вермер. Он может смотреть на нее из окон своего дома.
— Какой большой дом, — заметила Франческа, когда они проходили через площадь. — Его фасад в два раза больше, чем у соседних домов.
— Потому что половину здания занимает таверна, известная под названием «Мехелин», а жилую часть дома называют «Мехелинхейс». Покойный отец мастера Вермера, Рейнер, занимался работами по шелку, а искусству отдавал все свое свободное время. Его семье приходилось туго, но наконец Рейнеру повезло, он разбогател и купил «Мехелин», а потом сделал из него процветающую таверну. Может быть, тот, кто строил дом, жил в городе Мехелине, иначе почему это название красуется на фронтоне?
Было видно, что маленькая женщина с удовольствием сообщает Франческе все эти сведения. Ее лицо оживилось, а на щеках заиграл румянец. Кларе было очень приятно выступать в роли гида.
— А вы помните Рейнера Вермера? — спросила Франческа.
— Ну конечно же! — При воспоминании о Рей-нере Клара всплеснула руками. — Он был таким забиякой! Всегда пускал в ход кулаки, когда нужно было выпроводить подвыпивших посетителей из пивной. Брал их за шиворот и вышвыривал на площадь. Иногда ему в этом помогал сын.
Таверна и жилая часть дома имели отдельные входы. По асимметричному расположению дверей было понятно, что вход в таверну сделан позже. Зеленая дверь таверны была открыта, и оттуда доносился гул голосов, свидетельствуя о том, что дела у Вермера по-прежнему процветают. В жилую часть дома вела красивая старинная дубовая дверь с блестящей бронзовой ручкой. Белое крыльцо было влажным, так как его только что тщательно вымыли.
— Мне сказали, что мастер Вермер сдает таверну, — сказала Франческа после того, как Клара постучала в дверь.
— Да. Он перестал ею заниматься после смерти отца и незадолго до своей женитьбы.
Дверь открыла молодая приветливая служанка в белом платочке, завязанном сзади на узел. На ней был голубой передник. Видимо, она занималась утренним мытьем полов в доме.
— Хозяина сейчас нет дома, юффрау Хейс, — обратилась она к Кларе, с любопытством разглядывая Франческу. — Он пошел отправлять картину в Лейден. Сейчас туда по каналу пойдет лодка. Но хозяйка хочет вас видеть и приглашает юффрау Виссер к себе.
— Очень хорошо, Элизабет, — Клара повернулась к Франческе. — Я вас покидаю и приду в шесть часов, когда закончится ваш рабочий день.
За Франческой захлопнулась дверь, и Элизабет предложила ей пройти в дом. После мрачного дома вдовы Вольф здесь было удивительно светло, Франческа даже зажмурилась. Вся мебель выполнена в голландском стиле, на стенах пастельного тона висели карты и картины. С белого лепного потолка с черными балками свисали бронзовые канделябры. Как принято в голландских домах, комнаты первого этажа были расположены на разных уровнях и соединялись между собой лабиринтом коридоров, по которым Элизабет подвела Франческу к одной из дверей и постучала. Из-за дверей ответил женский голос:
— Войдите!
Элизабет открыла перед Франческой дверь, и та вошла в комнату. Катарина Вермер сидела в кресле и с безмятежным видом кормила грудью младенца. Лиф ее голубого платья был расшнурован, и из-под него была видна белоснежная рубашка и мягкая округлость груди. С нее вполне можно было написать портрет Мадонны с младенцем. Свет, падавший из окна, сиял ореолом вокруг ее аккуратно причесанной головки. Светло-каштановые волосы Катарины блестели на солнце, лучи которого падали и на головку младенца.
Катарина медленно подняла взгляд на Франческу. Ее лицо было умиротворенным и ясным, как у всех кормящих матерей, для которых центром Вселенной стало их дитя. Как бы пробуждаясь от сладкого сна, Катарина улыбнулась гостье. Через мгновение она вновь стала энергичной хозяйкой дома и матерью многочисленного семейства.