Сибилла подставила губы, отвечая на более страстный поцелуй, так как ей нравилось целоваться с ним. Одна черта, особенно раздражавшая девушку в Хансе, заключалась в том, что он ни разу не попытался поцеловать ее, хотя она предоставляла ему не одну возможность. Пока Адриан бормотал всякого рода чудесные обещания, Сибилла подсчитывала, сколько месяцев остается сестре до вступления в Гильдию. За это время она передаст большую часть своего содержания Хендрику, чтобы он смог выплачивать долг Людольфу из месяца в месяц. Адриан никогда не узнает об этом.
Когда на следующий день Сибилла поведала обо всем Хендрику, объяснив, что это — единственный оставшийся способ, он с гневом обрушился на семью ван Янсов.
— Стяжательская, скупая, симпатизирующая Франции семейка! — рычал он, потрясая кулаками. — Они не имеют права называть себя голландцами! Подумать только! Их женам приходится приносить себя в жертву, чтобы помочь своим родственникам в беде!
— Успокойся, отец, — нетерпеливо произнесла Сибилла. — У них и в мыслях такого нет. Это мой личный выбор и единственный способ избавить Франческу от ужасного замужества. Тебе лучше не говорить Людольфу о выплате до тех пор, пока у тебя не будет на руках денег на первый взнос.
Хендрик успокоился.
— Жаль, что я не могу внести свою лепту и уменьшить твое бремя. Я продал бы портрет Титуса кисти Рембрандта, если бы получил что-то стоящее за него, но Виллем говорил мне давным-давно, что может выручить за него сотни три-че-тыре гульденов.
— Остается меньше недели до моего нового положения! И мне не хотелось бы, чтобы ты продавал это полотно. Оно в нашем доме столько, сколько я помню себя, и маме очень нравился этот портрет. — Сибилла поцеловала отца. — Все будет хорошо. Положись на меня.
Ханс закончил групповой портрет команды городской стражи. Сибилла пошла взглянуть на эту работу за день до того, как ее должны были перевезти из церкви в штаб народного ополчения. Когда она пришла, Ханс сворачивал льняное полотно в пятнах краски, на котором все это время стоял мольберт.
— Мышь уже на картине? — нетерпеливо спросила она.
— Да.
Сибилла вглядывалась в нижние и верхние части огромного полотна, испытывая ощущение, будто ей знакомы каждый штрих, каждая морщинка от смеха и толстые щеки с двойными подбородками у мужчин, изображенных на нем, но она по-прежнему не могла отыскать мышь.
— Я не вижу ее! — Сибилла пришла в отчаяние.
— Смотри внимательнее. — Ханс положил сложенное полотно на рабочий стол и начал собирать свои вещи, уже лежавшие в стороне от красок, кистей и других материалов, принадлежавших Хендрику.
— Ты должен подсказать мне!
— Нет, смотри и думай.
— Это несправедливо. Почему ты не соглашаешься? Сегодня у меня последний шанс найти мышь. Я переезжаю в дом ван Янсов.
— До Нового года портрет можно рассматривать в штабе народного ополчения.
— Какая мне от этого польза? У меня не будет времени пойти туда, а даже если и пойду, там будет совсем не так, как здесь. — Она пыталась подольститься к Хансу. — Будь умницей, Ханс. Ты обещал, что скажешь мне.
— Накануне твоей свадьбы и ни днем раньше.
Слезы выступили на глазах девушки.
— Ты жестокий!
Ханс сухо улыбнулся, припомнив, как она мучила его своим кокетством, своими соблазнительными уловками и насмешками, описанием богатой жизни, которую ей предстоит вести.
— У меня не было намерений быть таким. Я желаю тебе добра, Сибилла. Пусть сопутствует тебе счастье, к которому так стремится твое сердце.
Возможно, когда-нибудь мы встретимся вновь. А сейчас я прощаюсь с тобой.
Рыдания сжали ей горло. Мольба вырвалась судорожным шепотом, свидетельствующим, что она сама понимает, насколько бесполезно произносить ее:
— Не уходи!
Ханс, подходивший уже к дверям церкви, не слышал ее и вышел, ни разу не обернувшись.
В доме ван Янсов мать Адриана несколько часов в день давала Сибилле наставления. Девушке казалось, будто она снова под опекой Марии, за исключением того, что сейчас она не осмеливалась возражать. Она стала с еще большим нетерпением ожидать дня свадьбы, когда после церемонии и небольшого празднества Адриан умчит ее в их собственный дом.
Он раз в день навещал ее, но фрау ван Янс ни на минуту не оставляла их наедине. Сибилла не могла понять, почему. Неужели она боялась, что на последней стадии страсть захлестнет их? Или ее материнская ревность достигла высшей точки? Совершенно неожиданно как-то утром сестра Адриана, прибывшая вместе с ним, упомянула, что они направляются в штаб ополчения взглянуть на великолепный групповой портрет работы сэра Хендрика, о котором говорят все вокруг.