— Сударыня! Мадам! Ваша милость! Что вы берете? Разве ж это калач? Извольте посмотреть!
И он взял со своего прилавка пышную шаньгу и, бросив с размаху на землю, наступил на нее тяжелым сапогом. Нежная шаньга вздохнула, сжалась, как вата, и только ее круглые золотистые края возвышались по бокам пыльного сапога. Купец поднял ногу и отошел в сторону. А шаньга лежала, лежала спокойно и вдруг, на удивление всем и к торжеству ее хозяина, стала тихонько распрямляться и снова подниматься вверх.
Все с восхищением смотрели на шаньгу. А она все поднималась, все круглела и наконец опять стала такой же нежной и пушистой, как была. Только янтарная корочка потрескалась и вокруг на земле сверкали золотистые крошки.
— Вот это калач! — сказал русский купец.
— Шанго! Шанго! — кричали одобрительно китайцы.
И все дружно решили, что тетя Дуня должна купить калачи у русского купца.
Глава XV. ПЕРВЫЕ НЕВЗГОДЫ
Однажды в весенний тихий день, когда нежные лепестки яблонь уже осыпались, оставляя красные усики тычинок, тетя Дуня возвращалась с базара. Она увидела около своей квартиры на зеленой траве ползающего ребенка. Его сторожил ирландский сеттер. Девочка ловила пухлой ладошкой душистые, напоенные солнцем лепестки, а рыжая собака с серьезной мордой деловито оттаскивала девочку за подоткнутый сзади подол платьица и грозно лаяла на курицу, когда та, косясь одним глазом, близко подходила к ребенку. Эта девочка была маленькая Надя. Мама оставила ее во дворике с собакой, а сама пошла в округ узнать о своем назначении в школу.
Тетя Дуня взяла, конечно, девочку домой. Накормила и ребенка и собаку и все поглядывала в оконце из своей маленькой кухни. И когда наконец мать вернулась из округа, который находился рядом с генеральным штабом, где служил Василий Матвеевич, тетя уговорила ее зайти и рассказать, как она очутилась в их городе.
Так началась дружба тети Дуни с Надиной мамой, дружба, которая их связала на всю жизнь. И, хотя мама получила место в маленьком приморском городке, Василий Матвеевич выхлопотал, чтобы Надю зачислили как сироту в институт на казенный счет. Теперь Надя училась в большом городе, и тетя Дуня заменяла ей мать.
В воскресенье после завтрака в институте бывал приемный день. То и дело открывались стеклянные двери, и швейцар Никита торжественно произносил:
— Барышню Петрову! Мамаша пришли.
И девочка стрелой неслась в белый, украшенный мраморными колоннами зал. Там уже пестрели мундиры, чернели фраки, слышался сдержанный говор, струился смешанный запах тонких духов и свежих цветов.
Никита опять раскрывал дверь в классную и с усмешкой говорил:
— Барышню Морозову! Тетушка Матях пришли.
Надя, раскрасневшись, бежала в приемную, где посреди зала в каком-то старомодном платье и в шляпе, напоминающей поникший гриб, стояла тетя Дуня в своих носатых ботинках. На одной руке у тети висел большой сак, а в другой она с трудом держала увесистую корзину, откуда вкусно пахло жареными цыплятами и миндалем. Инспектриса с красными пятнами на щеках и дежурная дама пытались уговорить тетю отдать корзину швейцару.
— Ведь можно подумать, — говорили они, — что детей не кормят! Посмотрите, все приходят с подарками, но это цветы, пирожное или конфеты. А что делаете вы? Ведь это неприлично!
Они старались по крайней мере заманить тетю за колонны, чтобы никто ее не видел. Но тетя гордо стояла посредине зала, совершенно не двигаясь с места, широко расставив свои сильные ноги, и громко возмущалась:
— Да где же это слыхано! Детей морят голодом и попотчевать не дают. Ведь у меня все свое, не краденое!
Нарядные дамы зажимали уши, и казалось, даже стены института возмущались этим небывалым нарушением принятого этикета.
— Ух, прости меня господи! — говорила тетя и грузно опускалась сразу на два стула.
Глаза ее сверкали гневом, и она, как наседка, прикрывала свою корзину руками. Около нее грустно сидела Надя. На ее опущенных ресницах дрожали слезы.
А лицо было полно детского недоумения перед толпой нахлынувших огорчений. Однако материнская любовь и здесь пришла Наде на помощь. Надя вспомнила, как трогательно мать гордилась тетей Дуней. Как часто ее ставила и себе и другим в пример.
«Вот какая наша тетя Дуня умница, — говаривала мать. — У нее руки золотые. А в глазах светится душа».
И Наде все в тете Дуне, как и в облике матери, казалось прекрасным. А здесь, в институте, над тетей смеются. Смутно Надя понимала, что смеются именно над тетиной бедностью и старомодностью. Обида душила Надю. Но вместе с обидой закипало и возмущение против этих спесивых нарядных людей. А тетя Дуня в старенькой шляпке и в смешных носатых ботинках как бы возвышалась над всеми и представлялась самой смелой, самой красивой и самой дорогой.