Занавес опустился. Наде много хлопали. И, когда в концертном отделении она пропела «Был у Христа младенца сад», восторженные крики детей оглушили ее. И, не дождавшись вторичного выхода аккомпаниатора, Надя одна запела свою песенку про кукушку: «Там вдали, за рекой, раздается порой...» Надя кончила. Сам наместник встал с кресла и хлопал ей в ладоши. А Надя в это время за сценой спускалась с подмостков. Музыкальная дама толкнула ее и, как змея, прошипела:
— Как смела ты петь эту дурацкую песню? Погоди, ты у меня еще не так запоешь! — И она опять толкнула девочку.
Надя зацепилась за выступ доски, упала и до крови разодрала себе локоть. А между тем наместник прошел за кулисы и потребовал девочку к себе. За ним вошла и начальница. Музыкальная дама сразу сделала умилительное лицо и метнулась к Наде.
А Надя лежала в пыльном углу и плакала. Ее подняли, наспех вытерли заплаканное лицо и привели к наместнику. Он увидел ее печальные глаза:
— Что с тобой? Ты плакала?
— Я смешно упала, — силясь улыбнуться, сказала она.
Наместник наклонился к девочке и увидел на ее руке кровь.
— Завяжите же ей руку! — сказал он. — Успокойся. Ну что ты хочешь? Куклу или книжку хорошую?
Его золотой камергерский ключ сиял на мундире.
— Хочу потрогать ваш золотой ключик, — еще всхлипывая, ответила Надя.
Начальница насупила седые брови. Однако наместник улыбнулся, и недовольное лицо начальницы сейчас же отразило эту улыбку. И злая музыкальная дама тоже притворно улыбалась.
— Изволь, пожалуйста, — сказал наместник и отцепил тяжелый ключ от голубой ленты. Потом взял Надю за руку и повел в гостиную угощать.
В руке Нади сверкал ключ. Но в глазах блестели слезы, и с левого локтя из-под тонкой марлевой повязки выступала кровь.
Глава XVII. БОЛЕЗНЬ
В институте Надю преследовали за тетю Дуню. И, хотя Надю злой девочкой никто бы не назвал, а напротив — скорее доброй и неглупой, жизнь ее не была легкой.
Шел урок арифметики. В классе было так скучно, январский день стоял такой хмурый, что даже старая ворона, случайно заглянувшая в огромные окна класса, постаралась улететь с плакучей березы.
Аполлинария Евгеньевна, пожилая полная женщина с рыхлой темной кожей на лице, усеянном сизыми бородавками, ходила, выпятив живот, по классу и тягуче диктовала задачу о бассейнах. Она носила на голове модный металлический валик-сетку, который выбивался из-под прически и торчал, как сито. Но учительница этого не замечала и важно продолжала диктовать.
— Леонтьева! — обратилась она к Жене. — Сколько ведер вылилось за час?
Женя, занятая переводными картинками, задачу не слушала и молчала. Ей подсказали.
— Медвежью услугу оказываете! — назидательно протянула учительница и, заметив отсутствующие Надины глаза, спросила: — Морозова! Сколько?
Надя только что сосчитала, что на лице у Аполлинарии Евгеньевны одних только крупных бородавок тринадцать, и, застигнутая врасплох, громко и уверенно сказала:
— Тринадцать.
— С луны свалилась! — презрительно сказала учительница и поставила Наде за невнимание единицу.
Из учительниц Надя больше всех любила мадемуазель Моссе, хотя и называли ее Моськой. Ей было лет сорок. Она была парижанка, у нее были добрые голубые с искоркой глаза, а по улицам мадемуазель всегда гуляла в сопровождении крикливого гуся Мити. Гусь шел по тротуару с красным бантом на ослепительно белой шее, растопырив крылья, и, высоко подняв голову, громко гоготал. А рядом с мадемуазель важно выступали два генерала в пальто на красной подкладке.
Мадемуазель была самостоятельна, не боялась начальства и любила детей.
В особенности не дружила Надя с русской дамой — мадемуазель Смирновой, которая ожесточеннее других преследовала девочку за тетушку Матях.
В сегодняшний грустный день Надя рассеянно сидела за завтраком во время большой перемены. В столовой были накрыты свежие скатерти. Хозяйка стола не заметила, что ко дну Надиной тарелки прилипла жареная морковка из соуса. Надя поставила тарелку и запачкала скатерть. Дежурная дама мадемуазель Смирнова — она уже знала о Надиной единице — сейчас же подскочила к девочке и, тыча пальцем в морковное пятно, резко сказала:
— Негодная девчонка! Я оставлю вас без приема.
Надя не могла понять, откуда взялось это пятно. Она ела всегда аккуратно.
— Я ничего не сделала, — кротко сказала она.
— А это что? — негодовала мадемуазель Смирнова. — Это ты нарочно запачкала скатерть, чтобы мне была неприятность от инспектрисы! Мало мне твоей единицы по арифметике!