Пароход вышел на фарватер. Он идет мимо океанских судов и японских шхун, которые ловят осеннюю кету. На рейде хмуро плещется волна. Пароходы стоят поперек фарватера. Дует северный ветер. Тайга на склонах гор, чуя приближение вьюг, ощетинилась и, словно зверь, глухо и невнятно ворчит. Косматые злые волны тяжело катятся по реке... Порой дельфин сверкнет или нерпа высунет масляную головку и печально посмотрит ясными глазами. Чайки низко с жалобным криком летят за кормой парохода.
Надя все еще стоит на палубе. Еще можно различить зеленую крышу маминой школы, и на осеннем солнце сверкает шпиль Павкиного дома. Видна и городская пожарная каланча. Плывут мимо рыбалок и заездков. Все это еще свои, родные места, близкие. Но скоро, за поворотом, они исчезнут и пойдут только одни горы, откуда уже холодом дышит тайга.
Тогда Надя уходит к себе в каюту, медленно снимает пальто, стелет на пружинном диване постель и, не раздеваясь, в одежде, всю ночь горько всхлипывает и вздрагивает, завидуя последней общипанной вороне, которая осталась зимовать в родном городке.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава I. ПЕРЕМЕНЫ
Дни... Месяцы... Годы... Они тянулись еще медленно, а не проносились, как легкие видения. И все же время для Нади стало идти быстрее. Бывало, она не могла дождаться, когда пройдут пять минут и зазвенит звонок к перемене. А сутки! Сутки казались вечностью.
И вот «по дороге своей жизни» Надя отсчитывает уже четвертое лето, которое она проводит в дни каникул дома. Она, как и прежде, любит свой дом и свой городок. Еще приветливей шумит для нее тайга, плещутся волны океана, и ласточки стайками летают высоко в воздухе.
Но, совершая свой извечный, неумолимый ход, время оставляет и на Наде — правда, пока еще счастливые — следы.
Пепельная пушистая коса украшает венчиком ее кудрявую головку. Пытливей вглядываются ясные глаза в этот старый, а для нее такой новый и заманчивый мир, который словно из тумана вырисовывается вокруг.
И в родном шелесте волн и леса, и в мерцании звезд в высоком небе, и в сиянии солнечного луча смутно угадывала Надя какие-то таинственные чары, и в душе ее поднималась радостная, непонятная тревога.
Так в тихие июльские ночи вдруг вспыхнет синяя зарница над лесом, осветит на мгновение его кромку, нарушит мирную тишину и поселит в сердце удивление и трепет.
В самом городке тоже произошли перемены. Маленькая школа стараниями Надиной мамы, бесконечными ее трудами и хлопотами преобразовалась в прогимназию и готовилась стать полной восьмиклассной гимназией.
Казалось, счастье улыбнулось и маме и Наде. Однако тревоги никогда не оставляют человека. «На свете счастья нет, а есть покой и воля», — сказал поэт. А у Надиной мамы не было ни вольной воли, ни покоя.
Для гимназии к осени строился большой новый дом. Кто-то в нем будет жить, трудиться и учить? Вряд ли Надина мама! Она не обучалась в институте и не окончила Высших женских курсов, о которых в годы ее юности можно было только мечтать.
Вопрос о начальнице решался в городской управе. И, хотя Екатерина Николаевна, казалось, была первой кандидаткой, в управе думали иначе. Там заседали теперь важные тузы. Они разбогатели на золотых приисках и рыбных промыслах и уже не хотели, чтобы скромная народная учительница «выскочила» в начальницы гимназии — единственной в их огромном уезде. Екатерина Николаевна была горда. И чем трудней жилось, тем строже она охраняла свою душевную независимость и дорожила ею как святыней. Она знала, что в управе не встретит поддержки, и с грустью готовилась к отъезду. Прощалась с красавицей рекой, с вековым лесом и с честными, смелыми, хорошими людьми. Они ведь встречаются везде, а в таких далеких, суровых краях кажутся еще лучше и желаннее.
И в курцевском доме жизнь не осталась без перемен. Умер господин Курц. Все же он успел свое миллионное богатство перевести в германские банки. И бедные дети остались совсем одинокими. До совершеннолетия к ним был назначен опекун.
Весной одиннадцатого года, приехав на каникулы, Надя увидела флаг на шпиле Павкиного дома приспущенным: капитан «Золотого Василька» с братьями и Маней ожидались со дня на день из заграничного путешествия, куда их отправил опекун, чтобы хоть немного излечить детей от заикания.
У Лизы Фоминой умерла мать. И Лиза временно жила у Екатерины Николаевны.