Лю постарался проявить все свои дарования в записке, представленной на рассмотрение Хубилая.[114] По освященному традицией конфуцианскому обычаю он начал с легендарных китайских императоров доисторической эпохи. Эти отсылки к героям древности входили в число риторических средств, призванных убедить китайского правителя в эффективности мер, предлагаемых автором. Лю утверждал, что правитель, если он желает установить в своей стране нечто вроде золотого века, должен следовать советам, которые он изложит и которые представляли собой ряд конкретных рекомендаций. Через все сочинение красной нитью проходила привычная тема воспитания и защиты ученых чиновников, которые объявлялись национальным достоянием. Лю призывал Хубилая полагаться при осуществлении его программы именно на них. Он предлагал построить во всех владениях хана школы, чтобы готовить молодых людей к экзаменам на гражданский чин. Лю не только настаивал на возвращении к традиционным китайским экзаменам, одновременно он стремился возродить древние китайские ритуалы и музыкальные церемонии. Кроме того, он предлагал ввести фиксированные налоги и судебную систему, которые сняли бы излишнее бремя с китайских подданных. Как типичный китайский ученый, в заключение Лю призывал Хубилая поручить ученым написать историю свергнутой чжурчжэнской династии Цзинь.
В сущности, Хубилай одобрил почти все предложения Лю, за двумя исключениями. Он воспротивился возрождению экзаменационной системы, поскольку такой шаг означал бы привлечение к делам управления исключительно китайских или по крайней мере китаеязычных чиновников и советников. Хубилай же стремился сохранить гибкость в этом вопросе и вовсе не собирался ставить себя в зависимость от китайцев. Также он отложил на неопределенный срок составление истории предшествующей династии.[115] В конце концов, Хубилай еще не был ни правителем монгольских владений, ни императором Китая и не мог отдать приказ о написании династической истории. Повеление написать такой ученый труд могло исходить только от Мункэ. Лю, конечно, понимал, что Хубилай не властен последовать этому его совету, так что довольно сложно представить, какими соображениями он руководствовался. Может быть, он полагал, что младший брат окажет влияние на Мункэ? Или же предвидел, что Хубилай станет великим ханом?
После похода на Да-ли, в котором Лю сопровождал Хубилая, он сосредоточился на разработке долгосрочных стратегических планов. Согласно китайским источникам, Лю вместе с Яо Шу сумел предотвратить избиение жителей Да-ли и разорение страны. Я уже высказывал сомнения в достоверности такой точки зрения. В любом случае, теперь Хубилай и его советники на протяжении нескольких лет могли отдохнуть от войн и посвятить это время воплощению широкомасштабного проекта, свидетельствующего об укреплении связей Хубилая с его подданными-китайцами и растущей заботы о благосостоянии оседлого населения: возведению столицы в новых владениях. Некоторые китайские писатели приписывают Лю заслугу этого замысла, но другие не упоминают его имени в связи с этим решением. Не следует сбрасывать со счетов и самого Хубилая. По-видимому, его вовсе не требовалось убеждать в важности и символической значимости этого проекта. Вероятно, идея принадлежала им обоим.
Для строительства столицы они выбрали местность к северу от реки Луаньхэ в 36 км к западу от города Долон-Нур (Семь Озер),[116] построенного при династии Цин (1644–1911 гг.) примерно в 125 км от Пекина на границе китайских сельскохозяйственных земель и монгольских пастбищ. Монголы-традиционалисты не могли упрекнуть Хубилая в отречении от наследия предков и окитаивании, так как несколько монгольских князей уже строили города в степи. Тем не менее, Хубилай дал понять своим китайским подданным, что времена меняются, приказав, чтобы Лю Бинчжун выбрал место для города на основании принципов «воды и ветра», традиционной китайской геомантии.[117] Не вполне ясно, планировал ли Хубилай сделать из нового города столицу или рассматривал его в качестве летней резиденции.
Сначала он назвал его Кайпин, но в 1263 г. переименовал в Шанду (Верхняя Столица), по контрасту с Чжунду (Срединной Столицей), тогдашним наименованием Пекина.[118]
Еще одним признаком перемен для оседлых подданных монгольского хана было то, что Хубилай строил Кайпин по образу и подобию древних китайских столиц. Если не брать в расчет обширные» охотничьи угодья, дань монгольской традиции, планировка города отражает китайское влияние.[119] Город был разделен на три части. Внешний город представлял собой квадрат, обнесенный земляным валом от 12 до 18 футов в высоту.[120] Каждая сторона имела 4500 футов в длину, а войти в эту часть города можно было через шесть ворот: по двое ворот на западной и восточной сторонах, и одни ворота на южной и северной. Со всех четырех сторон земляные стены охраняли сторожевые башни. Именно здесь обитала большая часть жителей, селившихся в мазанках или хижинах. Численность населения оценивается примерно в 200 000 человек. Впрочем, представляется невероятным, чтобы в этой местности могло проживать столько жителей, и гораздо правдоподобнее выглядит цифра в 100 000 человек, то есть ровно в два раза меньше. Во внешнем городе также находилось несколько буддийских храмов, размещенных в соответствии с китайской традицией. Храм Хуаянь располагался в северо-восточной части города, а храм Цяньюань — в северо-западной.[121] Древняя китайская гадательная книга, И Цзин (Книга Перемен) требовала размещать разные здания в строго определенных местах, и расположение обоих храмов вписывалось в эту модель.[122] Это также говорит о китайском влиянии. Вероятно, были и другие буддийские храмы, как и даосские святилища, и мусульманские мечети, но их точное месторасположение не известно.
115
Позднее Ван Э убедил Хубилая дать согласие на составление такой истории. См. Hok-lam Chan, «Wang О (1190–1273)», 43–70, и «The Compilation and Sources of the Chin-shih», 125–63, полнее перепечатанные в книге The Historiography of the Chin Dynasty: Three Studies, 1–65. См. также Hok-lam Chan, «Chinese Official Historiography at the Yuan Court: The Composition of the Liao, Chin, and Sung Histories» в книге China under Mongol Rule, ed. by John Langlois, 56–106.
118
Ibid., 92. О важности этого города в качестве одной из опор легитимности для Хубилая см. Herbert Franke, From Tribal Chieftain to Universal Emperor and God: The Legitimation of the Yuan Dynasty, 39.
119
Harada Yoshito, Shang-tu: The Summer Capital of the Yuan Dynasty in Dolon Nor, Mongolia, 11.0 Чанъани, столице династии Тан, см. Arthur F. Wright, «Symbolism and Function: Reflections on Changan and Other Great Cities», 667–79; о геомантии см. предварительное исследование Andrew L. March, «Аn Appreciation of Chinese Geomancy», 253–67.
120
Хорошие зарисовки плана города можно найти в работе Komai Kazuchika, «Gen по Jöto narabi ni Daito no heimen ni tsuiteo, 131–32.
121
Harada, Shang-tu, 677, 14–16; см. также Ishida Miki-nosuke, «Gen no Jöto ni tsuite», 271–319.