Когда Хубилай узнал о мятеже против корейского правителя, он немедленно принял меры для оказания помощи своему союзнику или, в его понимании, «вассалу». В 1269 г. военачальник по имени Им Ён попытался последовать примеру клана Чхой и установить контроль над королевским престолом. Он устроил переворот, свергнув Вонджона и выдвинув своего кандидата на трон, которым, по иронии судьбы, оказался младший брат Вонджона, согласившийся действовать в интересах Им Ёна.[358] Через месяц после того, как до монгольского двора дошли вести об успешном путче, Хубилай направил в Корею отряд в 3000 человек под началом сына Вонджона, содержавшегося в заложниках у монголов.[359] В начале следующего года монгольская армия разгромила войска Им Ёна и вернула Вонджону королевскую корону. Тем не менее, угроза не была полностью устранена. Только в 1273 г. мятежники, укрывшиеся на острове Чеджудо у южного побережья Кореи, были окончательно разбиты. Между тем Хубилай еще больше укрепил отношения с королем Вонджоном, применив тактику, издавна использовавшуюся в Восточной Азии — династический брак. Его дочь, именующаяся в китайских летописях Ху-ду-лу Цзе-ли-ми-ши, была просватана за Наследника корейского престола; таким образом, будущий король Кореи был ‘бы внуком Хубилая.[360] На всех протяжении правления монгольской династии Юань преемники Хубилая продолжали ту же политику, укрепляя связи с корейским правящим домом.
К 1273 г. Хубилай полностью включил Корею в сферу влияния своей династии. Он возложил на корейцев ряд повинностей, но одновременно оказывал им ощутимую экономическую помощь. Корейцы обязывались выплачивать дань шкурами сурков и выдр, серебром, тканями и бумагой. Кроме того, они учредили особое Управление по Соколиной Охоте, чтобы поставлять к императорскому двору соколов, с которыми любил охотиться Хубилай.[361] Корейские гончарные изделия, превосходившие китайские образцы в техническом отношении, также весьма ценились в Китае. По наблюдению одного историка, «корейцы начали использовать окись меди [для придания керамике ярко-красного цвета] на столетие раньше китайцев».[362] Таким образом, китайцы высоко ставили искусство корейских гончаров. В корейских источниках мы находим любопытную историю, показываю; щую, что сам Хубилай был поражен изысканностью и дороговизной корейской керамики. Корейский посол Чхо доставил в дар Хубилаю прекрасную вазу, и великий хан спросил:
«Для чего рисовать золотом по фарфору — чтобы сделать фарфор крепче?»
Чхо ответил: «Нет, это только для украшения вазы».
Тогда хан спросил: «Можно ли это золото использовать снова?»
Чхо ответил: «Фарфор так легко бьется, а вместе с ним, естественно, и золото. Как же можно использовать его снова?»
Тогда Хубилай-хан сказал: «Отныне не используйте золота и не дарите мне его».[363]
Это необычное, почти пуританское заключение, очевидно, расходится с описаниями роскоши императорского двора, содержащимися в сочинениях иностранцев, в том числе и Марко Поло. И все же не следует забывать о том, что большая часть этих сообщений относится к последним годам правления Хубилая. В первые годы царствования он был всерьез озабочен государственными делами и утверждением собственной легитимности и еще не привык к пышности, свойственной китайским императорам. Таким образом, разговор с корейским посланником отражает образ мыслей, присущий Хубилаю на начальном этапе правления, прежде чем его стандарты и ценности успели измениться.
В любом случае, с 1264 по 1294 гг. корейские правители направили ко двору Хубилая 36 посольств с данью.[364] Иногда Хубилай высказывал особые пожелания. Например, в 1267 г. он попросил Вонджона послать ему шкуру определенного вида рыбы, которая была необходима для отделки его туфель. Волдырь, вскочивший у него на ноге, один из первых симптомов подагры, от которой он позже страдал, причинял ему сильную боль и требовал особой обуви из рыбьей кожи, которую могли доставить только корейцы. В дальнейшем, когда Хубилай состарился и утратил былое здоровье, корейцы часто присылали ему различные лекарства.[365]
360
Chong In-ji, Koryo-sa, 1: 570; Yuan shih, 155; Louis Hambis, «Notes sur l'histoire de Corde ä l'dpoque mongole», 179–83. Во времена правления династии Юань семь монгольских принцесс были выданы замуж за представителей корейского правящего дома.
361
Henthorn, Korea: The Mongol, 202–05; о важной роли соколиной охоты в традициях китайского двора см. Edward Schafer, «Falconry in Tang Times», 293–338; а об использовании соколов в медицинских целях см. Bernard Е. Read, Chinese Materia Medica: 6, Avian Drugs, nos. 311 and 314. В источниках не упоминается о поставках корейского женьшеня в Китай эпохи Юань. Это умолчание любопытно, поскольку женьшень был весьма ценным товаром в Поднебесной. О сферах применения женьшеня см. Emil Bretschneider, Botanicon Sinicum, 3:18–25; Maurice Kains, Ginseng, 130–31; и M. Pomet, A Complete History of Drugs, 194–95. О поставках маньчжурского и корейского женьшеня при следующей династии см. Ма Wen-sheng, Fu-an tung-i chi, 2b.
362
Henthorn, History of Korea, 127; о корейской керамике эпохи Корё см. Gregory Henderson, Korean Ceramics: An Art's Variety; Robert Griffing, Jr., The Art of the Korean Potter; и в особенности G. M. Gompertz, Korean Celadon and Other Wqres of the Koryo Period.
363
Перевод из Koryo-sa, 3:257, в работе Chewon Kim, «Random Notes on Literary References to Koryo Ceramics», 32; см. также Gregory Henderson, «Koryo Ceramics: Problems and Sources of Information», 5–28.