Возможно, самым ярким показателем китайского влияния являлись храмы, которые Хубилай приказал построить рядом с дворцами. В особенности Великий Храм (кит.: Таймяо, также известный под названием Цзунмяо или «Храм предков») служил наглядной демонстрацией его желания снискать расположение конфуцианской элиты. Уважение к предкам составляло важнейшую черту китайского мировоззрения, и строительство Великого Храма показывало, что Хубилай намеревался сохранить ритуалы, связанные с культом предков. Хотя сам император уклонялся от исполнения этих обрядов, он собирался поощрять культ предков у китайцев, а это, несомненно, не понравилось бы наиболее консервативной части монголов. Если и существовали какие-либо опасения в связи с возможным недовольством, по-видимому, Хубилаю удалось предотвратить противостояние.
Великий Храм по приказу Хубилая принялись строить еще до того, как появились планы о переносе столицы.[539] В мае 1263 г. начались работы, а в следующем году были изготовлены поминальные таблички предков императора. К 1266 г. было построено 8 камер для его предков, в каждой из которых была помещена такая табличка. Одна камера была предназначена для его прабабки и прадеда Оэлун и Есугэя, другая для Чингис-хана (получившего посмертное имя Тайцзу), а четыре остальных — для Джучи, Чагатая, Угэдэя и Толуя (получившего императорское имя Жуйцзун); две последние были отведены для предшественников Хубилая на троне великих ханов — Гуюка (Динцзун) и Мункэ (Сяньцзун).[540] Когда в камеры были поставлены таблички, здесь стали проводиться обряды и жертвоприношения в рамках отправления культа предков. Хубилай придерживался китайских верований в то, что предки могут вмешиваться в человеческие дела, а их советов следует спрашивать в важных случаях, но сам редко принимал участие в ритуалах, поручая представлять свою персону принцам и китайским советникам.
Несомненно, теми же мотивами Хубилай руководствовался при установке алтарей различным силам Природы и проведении церемоний, призывающих их покровительство. По-видимому, наибольшее значение придавалось Алтарям Земли (кит.: шэ) и Зерна (цзи), установленным в 1271 г. В том же году Хубилай повелел проводить на этих алтарях ежегодные жертвоприношения.[541] Сам он нечасто присутствовал на этих ритуалах. Чаще он отправлял вместо себя китайских чиновников. Символика, окружавшая эти алтари, соответствовала чисто китайской традиции. Например, Алтарь Земли был разделен на участки пяти цветов — зеленого, красного, белого, черного и желтого, которые соотносились с пятью стихиями китайской космологии.
Еще ярче стремление привлечь ученую чиновничью элиту выразилось в строительстве святилища Конфуция.[542] Жертвоприношения китайскому мудрецу и ритуалы в святилище проводили представители двора. Сам Хубилай так и не стал приверженцем конфуцианской системы; как мы увидим далее в этой главе, в его глазах большей привлекательностью обладали буддизм и шаманизм. И тем не менее, он понимал, насколько важно проявлять внешние знаки благосклонности к конфуцианцам.
По образцу древних китайских городов возводилась и столица Даду. Монголы совсем недавно вышли из своих стойбищ и никогда прежде не жили в постоянных резиденциях. Естественно, за образцами они обратились к самой близкой цивилизации — китайской. И хотя в отдельных чертах декора проскальзывали монгольские элементы, доминировал китайский стиль. Хорошим примером могут служить каменные черепахи в Каракоруме. Стелы, воздвигнутые на основании в виде каменных черепах, с надписями, представлявшими собой конфуцианские изречения или восхваления предков и героев, были широко распространены в Китае. Монголы просто заимствовали эту идею. В действительности, несколько каменных черепах и фундаменты нескольких зданий — это все, что осталось от Каракорума, разрушенного в XIV в. китайской армией.[543]
Даду был настоящим китайским городом, а первая летняя столица Хубилая, Шанду, стала главным местом проведения шаманских обрядов. Здесь поддерживался традиционный монгольский образ жизни, а Хубилай все больше использовал его скорее в качестве охотничьей резиденции, чем столицы. К тому времени, когда Шанду посетил Марко Поло, город в сущности превратился в охотничий заповедник.[544] Шанду, сохранявший скорее монгольский, чем китайский дух и не служивший местом пребывания постоянного бюрократического аппарата, также был прекрасным местом для отдыха монгольского хана, где он мог не чувствовать себя обремененным обязанностью вести стиль жизни, подобающий китайскому императору.
539
В исследовании 'Arlington and Lewisohn, Search, 184–96, дается прекрасное описание храма. По сообщению Лао (Lao, «The Chung-t'ang shih-chi», 216), Хубилай требовал содержать храм в чистоте и хорошем состоянии и запрещал пить и устраивать пиры на земле храма. См. также Demi£ville, «La Situation religieuse», в книге Oriente Poliano, 217–18.
540
Yuan shih, 91, 1832. E. Blochet, Introduction ä l'histoire des Mongols de Fadl Alläh Rashld Ed-Din, 3.