Кроме того, где-то в реальном мире находилось его реальное тело. Его настоящее «я». Но что это такое, настоящее «я»?
Фаэтон громко произнес:
– Скажи мне, Радамант…
– Да, сэр?
– Был ли я лучше… тогда, давно?
Фигуру Полония сменил дворецкий викторианской эпохи в черном сюртуке с жестким воротником и двумя рядами отполированных серебряных пуговиц. У дворецкого было красное полноватое лицо. Подбородок был чисто выбрит, а пышные усы доходили до огромных, с баранью отбивную, баков, которые почти касались плеч.
Он стоял в дверном проеме, позади него вверх уходила белая витая лесенка. Он то ли не хотел, то ли не мог войти в комнату.
В голосе Радаманта, говорившего теперь с заметным ирландским акцентом, слышалась доброта.
– В некотором смысле, да, вы были лучше, молодой хозяин.
– А был ли я… счастливее?
– Абсолютно точно не были.
– Как можно быть несчастным в золотом веке? В этой истинной, чистейшей Аркадии? Как это возможно?
– Наш век не казался вам совершенным, молодой хозяин, и искали вы не счастье, а нечто другое.
– А что я искал? – Но он уже и сам знал ответ, он был написан на шкатулке – невиданные деяния.
– Вы же знаете, я не могу вам этого сказать. Ваш собственный запрет заставляет меня молчать. – Дворецкий слегка поклонился, серьезно глядя на Фаэтона. – Ответ заключен внутри шкатулки, которую вы держите в руках.
Фаэтон снова посмотрел на слова, написанные на шкатулке. Он постарался найти сомнение в собственной душе. Невиданные деяния… В золотом веке не было ничего, что машины не делали бы лучше человека. Но почему же эта фраза приносит ему столько радости?
Он взглянул направо, потом налево. На всех коробках, шкатулках и сундуках с воспоминаниями, лежащих на тянувшихся вдоль стен полках и в застекленных шкафах Архивного зала, были бирки, пометки или даты. Никаких загадочных надписей на них не было.
На них также были печати и аффидевиты[5] правового разума Радаманта, подтверждающие, что редактированные воспоминания были взяты у Фаэтона с его добровольного согласия, не с целью невыполнения законных долгов и обязательств, не с какими-либо иными неблаговидными намерениями. Большая часть коробок была скреплена зеленой печатью, ставившейся на воспоминаниях, изъятых за последние тридцать веков для освобождения места и сохранения мозга от перегрузок, таким образом поддерживалось его психическое здоровье. На других были синие печати – там хранились не очень важные добровольно взятые на себя обязательства и те, которые он продал другим людям, а также ссоры и размолвки, которые они с женой решили забыть с взаимного согласия.
Ничего опасного. Ничего дурного.
– Радамант, почему на этой коробке не написано, что в ней?
Тут он услышал шаги, быстрые и легкие: кто-то спускался по лестнице, которой не было видно за спиной Радаманта.
Фаэтон повернулся как раз в тот момент, когда темноволосая женщина, обойдя дворецкого, вошла в комнату. Она была оживлена. Длинный черный плащ был накинут на ее плечи, а шею прикрывал кружевной воротник, в руке она держала лорнет.
Ее зеленые глаза искрились, однако был ли это огонь жизненной энергии, веселье, страх или гнев, угадать было невозможно. Она заговорила:
– Фаэтон! Брось коробку! Ты же не знаешь, откуда она!
Фаэтон повернул ключ, красная надпись начала гаснуть, однако он все еще держал шкатулку в руках.
– Привет, дорогая! Что это у тебя за костюм?
– Ао Энвир, Мастер обмана. Вот так! – Она распахнула плащ, чтобы он мог увидеть приталенную жилетку, всю испещренную магическими знаками и усыпанную датчиками. Мужская одежда была подогнана под женскую фигуру, только туфли на ней были женскими, то ли выступ, то ли шип на каблуках заставлял ее ходить на цыпочках.
– Энвир был мужчиной.
Она кивнула, и волна ее волос колыхнулась.
– Только когда писал свои «Проповеди». «Марш Десяти Фантазий» он организовал уже будучи женщиной. А ты – Демонтделун?
– Гамлет Шекспира.
– В самом деле?
Некоторое время они молчали.
В отличие от других женщин его жена не изменяла форму тела или стиль, когда того требовала мода. Она сохраняла свое лицо в течение многих столетий: те же тонкие черты, небольшой подбородок, широкий лоб. У нее была смуглая золотистая кожа, а волосы, ниспадавшие на плечи, – черными с янтарным отливом.
В блеске больших сияющих глаз, то мечтательных, то обманчивых, отражалась ее душа. Чуть полноватые губы то капризно кривились, то обидчиво надувались, как у дриады, то становились чувственными, как у нимфы, – выражение ее лица постоянно изменялось.
Но сейчас лицо ее было спокойно и неподвижно, она лишь саркастически приподняла бровь.
Передернув плечами, она указала своей маской на шкатулку в руках Фаэтона.
– Ну и как ты думаешь, что ты сейчас делаешь?
– Мне захотелось узнать…
– Давай мы будем тебя звать мистер Пандора! – Она фыркнула, отбросила назад волосы и возвела глаза к небу. – Неужели толстый Радамант не предупредил, что тебя вышвырнут отсюда как мусор, если ты откроешь старые воспоминания?
Радамант, стоявший в дверях, заволновался:
– Ммм… Боюсь, я использовал несколько другие слова, госпожа…
Фаэтон задумчиво взвесил шкатулку на руке, губы его были плотно сжаты.
Жена подошла поближе и сказала:
– Мне не нравится выражение твоего лица. У тебя в голове бродят опрометчивые мысли!
Глаза Фаэтона сузились.
– Хотел бы я знать, почему ты появляешься именно тогда, когда я пытаюсь понять, что кроется за моей амнезией…
Она сжала кулаки и уставилась на него, открыв рот, не в силах говорить от ярости.
– Так значит, ты меня подозреваешь? Что ж, мне это нравится! Ты же сам просил меня не подпускать тебя к шкатулке! Больше можешь ни о чем меня не просить!
Она скрестила руки на груди и яростно затрясла головой, как-то странно шмыгая носом – «Хмф!».
– Я хотел бы знать, – почти спокойно ответил Фаэтон, – долго ли ты собиралась скрывать от меня, что жизнь моя фальшива? Долго ли ты собиралась водить меня за нос?
Она топнула ногой.
– Фальшива? Ты думаешь, я стала бы жить с копией моего мужа? Если ты кого-нибудь любишь, любишь по-настоящему, то не захочешь любить копию.
Все же ей не удалось скрыть от него виноватый взгляд и сомнение, на миг мелькнувшее на лице.
Теперь голос Фаэтона стал угрюмым и отстраненным.
– А моя любовь настоящая или тоже ложное воспоминание?
– Ты тот же, что был и раньше, в этой дурацкой коробке нет ничего серьезного! – Она повернулась к Радаманту. – Подтверди!
Радамант подтвердил.
– Вам не вводили ложных воспоминаний. Ваша личность не подвергалась серьезным изменениям, ваши прежние ценности и отношение к жизни не изменились, те воспоминания, что лежат в шкатулке, лишь память поверхностной структуры.
Фаэтон встряхнул коробку.
– Речь идет не о том!
– Так о чем же? – с вызовом спросила она.
– Что в коробке? Ты знаешь, а я нет. Ты ведь не собиралась рассказывать мне?
– Ты сам знаешь! В этой коробке ссылка и конфискация имущества! Тебе этого мало? Ты когда-нибудь успокоишься? Открыв эту коробку, ты потеряешь меня. Этого мало?
– Потеряю тебя?.. Ты что, не поедешь со мной? В ссылку?
– Ну… это вопрос? Ты хочешь, чтобы я поехала? Нет! Это дурацкая идея! На что мы будем жить?
– Ладно. – Фаэтон прищурился. – Я полагал, что мне позволят забрать свою собственность или я смогу продать либо конвертировать вклады, мне принадлежащие…
Лицо Дафны снова стало неподвижным и спокойным, как замерзший пруд. Она тихо сказала:
– Милый, у тебя нет вкладов. Ты их все продал. Мы оба живем за счет Гелия. Мы здесь только потому, что он нас не выгнал.
– Что ты говоришь? Я один из богатейших людей в Ойкумене.
– Был, дорогой. Был.
Фаэтон посмотрел на Радаманта, тот печально кивнул.
5
Аффидевит (