— Государыня изволила встать?
— Кажется, к государыне сейчас кофе принесли.
— О тебе не докладывали ее величеству? — спросил князь Голицын у Потемкина.
— Докладывали.
— Ну и что же?
— Обождать приказано, — хмуро ответил Потемкин.
— Послушай, Григорий Александрович, ты как будто не в себе, чем-то расстроен или встревожен… что с тобой? Скажи на милость.
— Да ничего… я нисколько не расстроен и не встревожен…
— Нет, нет… у тебя что-то есть неприятное, только ты не хочешь сказать.
— И говорить-то, князь, нечего…
— Ох, Григорий Александрович, не откровенен ты со мною, право, не откровенен.
— Да право же, князь, я…
— Полно, Григорий Александрович, я ведь не ослеп, вижу что ты чем-то расстроен.
Тут разговор князя Голицына с Потемкиным прервался — в дверях приемной показался камердинер императрицы. Он, окинув быстрым взглядом Голицына и Потемкина, скрылся за дверью.
«Кого-то первым примет государыня? Следовало бы меня, потому что я много раньше Голицына прибыл во дворец», — подумал Потемкин.
«Что это с Потемкиным? Чем он недоволен? Чем расстроен? Надо непременно разузнать и, если можно, то и помочь ему», — так думал князь Голицын, участливо посматривая на Потемкина.
Так прошло несколько минут в молчании.
Приемная императрицы, несмотря на раннее время, стала наполняться вельможами и придворными чинами.
Все они очень любезно и приветливо, а некоторые даже подобострастно здоровались с князем Голицыным и низко ему кланялись.
Здоровались и с Потемкиным, только уже не так, а некоторые даже взглядом не одарили его.
Предпочтение, оказанное Голицыну, удручало Потемкина.
— Ее императорское величество просит изволить вас, ваше сиятельство, — громко и вежливо проговорил вошедший в приемную камердинер государыни, обращаясь к князю Голицыну.
Потемкин побледнел и прикусил себе губу.
Находившиеся около него придворные переглянулись между собою.
II
Молодой и красивый собой, гвардейский офицер Сергей Дмитриевич Серебряков направлялся по «Невской першпективе» к дому известного банкира Сутерланда; банкир этот был очень богат, к его денежной помощи нередко прибегали и первые вельможи в государстве. Проценты Сутерланд брал огромные и через это еще более увеличивал свой капитал, и без того огромный. К нему-то за деньгами шел и гвардейский офицер Серебряков; шел он, понуря свою голову, видно, и за проценты нелегко было ему просить денег.
— А если не даст Сутерланд мне денег, откажет, тогда что делать? В Москву без денег не поедешь. А ехать мне необходимо, надо хлопотать о вводе во владение. А главное, в Москву поеду, увижу княжну Наташу. Видеть ее для меня составляет большое счастье.
Если и не даст банкир мне денег, а в Москву я все же поеду, заложу кое-что, продам, а в Москву поеду. Там, может, меня счастье ждет. Во что бы то ни стало я объяснюсь с княжной… открою ей свою душу… кто знает, может княжна-красавица порадует меня ответом… Одно горе: сам князь едва ли согласится за меня, бедняка, выдать свою дочь, не о таком зяте он думает, — таким размышлениям предавался Сергей Серебряков, маршируя по «Невской першпективе».
Вот и большой красивый дом банкира Сутерланда.
Но что это значит! У парадного крыльца квартиры банкира стоят с ружьями двое солдат; они молодцевато отдают честь гвардейскому офицеру.
Серебряков поднимается на лестницу, входит в переднюю и видит нескольких полицейских.
— Зачем вы здесь? — спрашивает он у одного полицейского.
— Не могим знать, ваше благородие, — отдавая честь, отвечает полицейский.
— Странно, ты даже не знаешь, зачем здесь находишься? — невольно улыбнулся Серебряков.
— Точно так, ваше благородие… не приказано сказывать…
— Кем не приказано?
— Высшим начальством.
Гвардеец офицер из передней направился в приемную, в надежде там встретить банкира или кого-нибудь из его домашних; но в приемной никого не было, только слышно было, что в следующей комнате кто-то говорит и громко плачет.
Серебряков приотворил туда немного дверь и увидал такую картину: жена банкира, его дочь и сын заливаются горькими слезами. Другие домашние стараются их утешить.
«Уж не умер ли банкир?» — подумал молодой офицер.
Увидя Серебрякова, сын банкира перестал плакать и подошел к нему.
— Что это значит, уж не умер ли господин банкир? — спросил Серебряков у молодого человека.
— Ах, господин офицер, лучше бы было, если бы умер мой отец…