Хастияр отметил про себя, что первое благоприятное впечатление, которое произвёл на него правитель Вилусы, оказалось верным. Справедливый человек. И это правильно. А вслух сказал:
— Так что же вы, на присягу не пойдёте?
— Нет, успеем, нам уже немного осталось, — ответил Хеттору. А потом помолчал немного, и будто преодолевая робость, спросил у посланника, — у меня просьба к тебе, усамувами[27]. Ты не мог бы рассказать о Килласе, когда у тебя найдётся время?
— Похвальное желание, — усмехнулся Хастияр, — о нём я тебе расскажу, для такого дела у меня время найдётся. Ну, до встречи! Увидимся скоро!
Конечно, вряд ли в предстоящей им войне у посланника нашлось бы время рассказывать о человеке из Хаттусы, который сочинил множество песней, посвящённых богам. Но Хастияр дал себе зарок, что постарается объяснить парню из Трои, как должны выглядеть настоящие стихи.
На обратной дороге, уже перед самой площадью, где должны были происходить общий сбор войск и присяга, случилась у Хастияра долгожданная встреча. И он заметил этого человека первым.
— Хаттусили!
Он спрыгнул с колесницы и бегом бросился к высокому широкоплечему богато одетому парню. Совершенно не заботясь о том, как же посмотрят на него со стороны, не уронит ли он достоинство, положенное посланнику великого царя. Человек этот, коему Хастияр так обрадовался, был младшим братом великого лабарны. А ещё лучшим другом Хастияра. Вместе они провели самые счастливые дни детства и юности. Неразлучные прежде, ныне они не виделись более года.
Пока друзья обнимались, пока рассказывали друг другу, какие события случились в их жизни за время разлуки, Хастияр не переставал удивляться. Неужели этот воин, известный в Хатти и за её пределами, энкур[28] Верхних земель, царевич Хаттусили, и есть тот самый мальчик, которого много лет назад едва от ветра не шатало?
Ведь в детстве Хаттусили был слабым и болезненным ребёнком, так что даже отец его, великий Мурсили, второй с таким именем, не знал, выживет младший сын или нет. Хастияру, который был на пару лет младше царевича, тот казался ровесником. Пока однажды старшему брату, Муваталли, не приснился вещий сон, в котором богиня Шаушка[29] объявила свою волю царской семье. Она повелела отдать Хаттусили служить в её храм.
Так, постепенно, во время храмовой службы Шаушка, жизнь у царевича наладилась. Он посвящал всё больше и больше времени военным упражнения, со временем перестал болеть и делал большие успехи в учёбе. Так что вскоре они с Хастияром соревновались, кто из них лучше пишет на языке Бабили или знает больше слов из древнего языка черноголовых[30].
— А брат тебя хвалил, — рассказывал Хаттусили, — говорил, что ты молодец, и людей достаточно от союзников привёл, и не лишь бы кого. Все отличные воины! А я, знаешь, тоже постарался! Пять сотен! Пять сотен колесниц!
Хаттусили обернулся и обвёл рукой часть лагеря.
— Это всё мои!
Верно, даже беглого взгляда хватило, чтобы понять, насколько велико было войско, которое привёл наместник. Сотни воинов в это время выходили из лагеря в поле и занимали отведённое им место, строились в линию.
— Какие новости у тебя? — продолжал расспрашивать его Хаттусили. — жена молодая, скучает, когда тебе дома нет, наверное?
Он разговаривал с Хастияром, то и дело оборачиваясь на своих воинов, следя, всё ли правильно они делают, нет ли какого беспорядка. Хастияр в свою очередь расспрашивал приятеля о новостях.
— Ты же письмо прислал последний раз осенью, так? Писал, что всё у тебя хорошо, воюешь с каскейцами.
— Да! У нас, в Верхних Землях, на севере, такие дела делаются! Но, Шаушка, госпожа моя, без помощи не оставляет! Хотя, с нынешней войной это не сравнится! Мицрим — это наш главный противник. Каскейцы, это так, по мелочи!
Внезапно Хастияр замолчал, перестав и слушать, и вовсе обращать внимание на слова приятеля. Ведь к ним приблизилась колесница, на которой стоял воин довольно странного вида. Он был чуть ли не голову ниже Хастияра, но едва ли не вдвое шире. Внушительности воину придавала медвежья шкура, надетая наподобие плаща. Морда зверя была надета сверху на шлем, а передние лапы перекрещены на груди.
— Это кто? — негромко спросил удивлённый Хастияр у приятеля.
— А, это каскеец и есть!
— Каскеец?!
Удивлению сына Тур-Тешшуба не было предела, ведь каскейцы, жители гор, на севере от Верхних Земель, были давними врагами страны Хатти. Они то и дело вторгались в пределы великого царства, опустошали земли на севере, и не раз уже угрожали столице. Не одну сотню лет хетты видели в каскейцах только врагов, причём врагов беспощадных и диких. С которыми невозможен не только союз, но и любой договор.
30
Черноголовые — шумеры. Шумерский язык считался языком образованных людей, «латынью» бронзового века.