Валуна Фамилия
Золотой век
Глаза Воланда наполнены глубокими, как бездонный океан, раздумьями. То ли думает о многом, то ли совсем, как свободный воздух, ни о чем. Эмоции на его лице не отражались, ибо за семь тысяч лет многое из человеческого утратило для него ценность. Летя в воздухе, но при этом не отрываясь от земли и не привлекая внимания рядом бездумно идущих в одном направлении людей, прервавши мысли и пустоты, статный мужчина в деловом костюме (а впрочем как и все рядом), посмотрел на наручные часы, бездельно висевшие на левой руке. Часы эти скорее как украшение, но все же нужный инструмент для Воланда: раз в сотню лет он смотрит на них и ждет. А ждет то, что важно для всех тех, кто смотрит на людскую размеренную жизнь, как застоявшуюся к концу века, реку.
Теплым светом и детским волшебством залилась небольшая уютная комната, где мирно писала картину маленькая хрупкая девочка. Два хвостика напоминают антенны инопланетянина, а глазки явно рисовались природой с мыслей людей об альтернативной форме планеты: миндалевидные.
— Чем занимаешься? — зашла в комнату плавно как изящная русалка мама.
— Пишу портрет природы.
— Портрет?
— Да, лицо у природы ведь тоже есть, как у людей, ещё ручки, ножки, но их я не знаю пока как изобразить, ведь они не материальны.
— А что тебе нравится в рисовании?
— Когда я рисую, время останавливается…
Уютный вечер в маленьком доме двух прекрасных леди уменьшается в глазах Наблюдателя словно кадр фильма. И лишь луна, свисающая над головой, плавно надевала шапочку для сна (но лишь для вида, что она спит, а на деле та ещё озорница!).
Рано утром, как это часто бывает, девочка и её мама пошли на встречу с природой, на прогулку. Светлая чистая погода и теплый обволакивающий воздух обнимал всех прохожих. В этом белом свете утренней звезды девочка сравнивалась в сознании Воланда с образом солнышка. Неподалеку от парка, где гуляла красивая девичья пара, на скамейке сидел Воланд, обволоченной потертой голубями краской. «О чудо! Это девчонка светится, и мне не показалось ее Небесное имя, удивительно…'' В глазах Воланда вокруг девочки, а также ее мамы густым, точно цветочная, висящая в воздухе от жары, пыльца, мерцает золотая воздушная и искрящаяся любовью масса. Он взглянул на часы и «О чудо, — вновь повторил он, — время на секунду остановилось! Такого не было уже как целый век…» Это событие вызвало внутреннюю улыбку Воланда. Но этот мимолетный кадр быстро сменился людьми, которые своими руками окутаны точно дым черными обламами. Кафе, в которое на нежное кокосовое пирожное и пряный ароматный горячий шоколад эти светящиеся девочки приходят порадовать себя, было в светлых и сияющих от погоды тонах. Цветные стекла на окнах распыляли радужных солнечных зайчиков.
— Вы готовы сделать заказ? — приветственно улыбаясь спросил официант с ангельскими рыжими кудряшками.
— Нам только счастье, — играючи ответила девочка и все трое, девочка, мама и официант, рассмеялись звонким голосом. Тут на метр по всему радиусу от официанта пошло гулять золотое свечение. Как по цепочке полился свет. В воздухе музыкальный инструмент закружился в танцах. Прошла инициация пробуждающихся птиц, явно ликующих из-за весны. А перед взором Воланда тысячи картинок, на которым облитые золотом любви души в человеческих телах, уменьшенно мигали красками. Точно режиссер сейчас Воланд, только созерцающий истину без личных фантазий, как оно есть, на большом экране, наблюдает.
Вернувшись в эту реальность он снова стал осознавать себя в теле человека и словно ментально растворился в тишине, красивой тишине.
— Мне кажется пора… — сказал Воланд штрабасом в никуда, но то же время кому-то. Вдруг сквозь воздух из белого, с каждым мгновением все заметнее, облака появляется образ толстопузого и широко улыбающегося человека. Все вокруг стало испепеляюще светлым. — Давно пора! — ответил этот большой и массивных дух и засмеялся, да так, что у него все затряслось.
Над городом спустился блестящий и переливающееся на солнце туман и как по волшебству растворились темные тучи над каждым человечком. Время началось заново. Вновь. И наступил золотой век…