И все-таки настоящие, мучительно-жгучие страдания начинаются позже. Когда становится ясно: кто тот человек, в своих злодеяниях превзошедший всех прочих смертных…
– Наш брат, Пигмалион! Я до сих пор не верю, что он пошел на это, – прошептала Анна, обнимая Дидону за плечи. – Да, после свадьбы в твою пользу отошли бы обширные земли. Но ведь большая часть царства все равно досталась бы ему! Как мог он убить Сихея, ведь он был его другом!
Дидона вздохнула:
– Жадность, алчность и зависть лишили нашего брата рассудка. Я до сих пор опасаюсь мести Пигмалиона! Не следовало мне, наверное, грузить на корабли все наше золото и драгоценности. Но я представила себе, что он, убийца, лишивший меня счастья, распоряжается всем нашим отцовским наследством… Итак, что сделано, то сделано. Пигмалион, должно быть, кричал как сумасшедший, когда ему доложили, что мы бежали, а казна опустела! Знаешь, Анна, сегодня мне почему-то особенно неспокойно. Может, брат решил отомстить нам? Конечно, Карфаген стал уже достаточно мощным и сильным, и за крепостными стенами мы легко укроемся от неприятеля. И все-таки я…
Закончить эту речь Дидона не смогла – дыхание у нее перехватило.
Она смотрела вдаль, где синее небо смыкалось с таким же синим морем. Но только теперь между ними явственно различалась нитка плывущих один за другим кораблей. Ветер раздувал их белоснежные паруса, отчего казалось, что корабли приближаются к Карфагену быстро и стремительно.
Соскользнув со стула с высокой спинкой и золочеными подлокотниками, Дидона пробормотала:
– Надо позвать свиту и отправиться к берегу. Наверное, Пигмалион узнал, где мы нашли приют, и снарядил корабли, стремясь вернуть себе отцовское золото. Скорее предупредим стражу!
– Конечно, – кивнула Анна и легонько ударила по медному кувшину. В проеме покоев сразу возникла гибкая, тонкая, как тень, рабыня с полупрозрачными плащами-накидками, в которые госпожи облачались для защиты от палящего солнца. – От нашего брата можно ожидать чего угодно!
Подгоняемые попутным ветром, судна быстро приближались к берегу…
– Как много кораблей! Около двух десятков! – прошептала Дидона, щурясь от солнца. Долго смотреть на море было больно: синяя гладь, отражавшая потоки солнечных лучей, блестела, как рыбья чешуя. – Стал бы наш брат снаряжать столько людей для того, чтобы умертвить своих слабых, несчастных сестер?
Анна пожала плечами:
– Должно быть, Пигмалион узнал, что стены Карфагена крепки и наша новая земля процветает благодаря милости богов. Ты думаешь, что он много людей снарядил, чтобы нас уничтожить? Но ведь и у Карфагена теперь войска довольно. Хотя…
Дидона сразу же поняла, почему сестра запнулась, и обрадованно улыбнулась.
Корабли подошли так близко, что стали уже видны палубы, а на них – люди, пытающиеся спустить на воду остроносую лодку. Не похожи эти люди на свиту Пигмалиона!
Вот уже причаливает к берегу первая лодка, следом стремительно летит вторая. На белоснежный песок, с опаской косясь на вооруженную луками и мечами тирскую свиту, ступают мужчины в богатых красивых одеждах. Такие короткие хитоны не носят в Тире! А еще между прибывающими путниками выделяется один мужчина… Как он красив! Льняные волосы, голубые глаза, ровный профиль, четко очерченные вишневые губы… Загорелые руки бугрятся мышцами, прекрасная, крепкая, широкая грудь, узкие сильные бедра, едва прикрытые краем платья. Звенит закрепленный на поясе золотой кинжал.
И вот этот красивый сильный воин идет ей навстречу, держа за руку… маленького мальчика. Ребенок хорош собой, словно Купидон, – пухленький, с золотистыми кудрями. Малыш чем-то похож на воина, но их близость подчеркивает и существующие между ними различия – силу мужчины и трогательную детскую хрупкость…
– Приветствую вас, прекрасные богини! – обратился он к сестрам. – Не могу не восхититься: красота ваша сияет ярче солнца! Я – Эней. Вся наша свита приплыла из Трои. Мы вынуждены были бежать после того, как данайцы разорили наш город. Подскажите, на чьих землях мы теперь находимся? Наши корабли пострадали от бурь и нуждаются в ремонте. Здесь можно остановиться для отдыха? Кто правит здесь?
Мужчина продолжал учтивую приветственную речь, но Дидона уже почти не различала смысла произносимых им слов.
«Эней, Эней, его зовут Эней», – пело ее глупое и уже отчего-то счастливое сердце.
Голова кружилась, щеки полыхали пламенным огнем.