Деревья общались со мной телепатически, я слышал внутри себя их голоса. Марина, Екатерина и Светлана часто жаловались на погоду. А когда опала листва и первые заморозки покрыли лужи льдом, попросили меня принести соломы согреть озябшие ноги.
Один тополь Пересвет вёл себя, как настоящий мужчина. Стройный и по-военному подтянутый, он проявлял сдержанную радость при встрече со мной. И с грустью смотрел, как течёт неподалёку Катунь, а вместе с ней – и время.
Но вот понадобилось мне съездить в Москву, доставить в литературные журналы свои стихи и рассказы. Их можно было послать и по почте, но в Москве меня ждали друзья. А им хотелось меня обнять, услышать написанное мной в живом исполнении.
Когда я вернулся домой, стояла уже зима. С глубокими сугробами и песней метелей, не прекращающейся порой целыми днями.
На следующий день после своего возвращения я отправился в лес навестить деревья. Как они поживают без меня? Тепло ли укрыты снегом? О чём они думают в долгие зимние вечера?
С утра шумела метель, поднимая за окнами снежинки. Снег набивался под шапку, оседал на моих ресницах, колол иголками лоб. «Марина, Екатерина, Светлана!» – повторял я про себя, шагая по бездорожью. И добавлял: «И ты, мой славный полковник Пересвет!»
Не стану описывать свою встречу с деревьями, поскольку, придя домой, написал о ней стихи. И читая их вслух, порадовался тому, что ещё живу на этом свете. Живу – значит, радуюсь всему, что я вижу, и сострадаю тем, кто попал в трудное положение. Сострадаю не только людям, но и деревьям…
Деревья в чулках деревянных,
раскинув тонкие руки,
идут походкою пьяных
сквозь ледяные муки.
(Декабрь, январь и февраль –
километры,
и дуют сухие ветры)
Последний листок увянул,
а птичьи гнёзда пустые
на черепах деревянных,
как зимние шапки, стынут.
На перекрёстке судеб,
в дымящейся круговерти
растут ледяные зубы
суровой старухи – смерти.
(Декабрь, январь и февраль –
километры,
и дуют сухие ветры)
Эпифания лягушкам, их пению и ночным играм
Как петухи на русских подворьях поют желанный рассвет, так и лягушки в прогретых солнцем водоёмах поют дождливую погоду. А значит, расти пшенице на полях и картошке на огородах!
Да с ними, с лягушками, просто веселей жить. Не сов же и филинов слушать по ночам в лесу, вникая в их звуки, полные трагических рыданий?
Лягушки – это существа, которые учат нас жить не по уставу. Гогот лягушек уходит своими корнями в дзэн-буддизм, в рукав халата китайского философа. Того самого филомагога, который смеётся беззубым ртом над измами этого мира!
Японский монах Басё, согласно легенде, долго медитировал возле пруда, погружаясь в Безмолвие. Но просветление так и не приходило. И вот лягушка прыгнула в воду, самая обыкновенная, с глазами, похожими на перископ. И напряжение, вызванное долгим ожиданием, лопнуло мыльным пузырём. Вспыхнуло внутреннее солнце, осветив и самые тёмные углы… Басё достиг просветления!
Он стал писать стихи и рисовать тушью. Басё прославил дождь, лесную ягоду и восход луны над горами. И, конечно же, лягушку – куда нам деться без неё! Как жить без этой гоготуньи, заколдованной луной, поющей не горлом, а всем своим телом?
Что же касается меня, то здесь нужны пояснения. Лягушки вошли в мою жизнь потому, что я построил свой дом на берегу Катуни. Каждую ночь я слушаю их концерты. И участвую в жизни лягушек, как иной обыватель участвует в жизни театральной труппы. Поэтому и пишу о лягушках с большой любовью. О милых земноводных существах, ставших в моей жизни тем же самым, чем кошки и собаки в жизни людей.
Лягушки заводят игры
на листьях травы.
Лягушки – зелёные тигры
и тёмные рвы.
Представят себе комариху
в лесной тишине
и маются неразберихой,
и думают о войне.
Пойду, погляжу лягушек!
Не далее, как вчера
возникла колонна пушек –
такая была игра!
Пошли солдаты в разведку
добыть язык тишины…
Лягушки прикинулись веткой
и отраженьем луны.
Прикинулись автомобилем,
везущим тебя ко мне...
А пушки били и били
икринками по луне.
Эпифания прошлой своей жизни, связанной с кавалерией