Сын. Выпитый самогон и добрая весть закружили голову таежнику. Все пережитое за год казалось ничтожным по сравнению с той радостью, которую принес ему чернобородый гость. Митька моментально заглянул на полтора десятка лет вперед и увидел глухую звериную тайгу, по которой они с ловким стройным подростком пробираются с ружьями наготове, скрадывая сохатого.
— А во-вторых, — продолжал Иван, ставя чуман и проводя согнутой в локте рукой там, где густые усы соединялись с бородой. — А во-вторых… — повторил он и замешкался.
— Что дальше? — не вытерпел Митька, хватая его за руку..
— Понаслышал я, паря, что живет твоя суженая у дяди в Убугуне. А сынок припрятан у надежных людей.
Митька опустился на скамью. Хмель вылетел, как не бывало. В голове тысячи задумок, а на поверку ни одной дельной.
— Не казнись прежде времени, паря, — успокоил его Иван. — Подождем до лета, а там что-нибудь смаракуем.
«До лета так до лета, — сраженный своей беспомощностью, обреченно подумал Митька. — А что принесет новое лето? Что оно изменит в судьбе разлученных тайгой влюбленных? Ведь власть-то в государстве по-прежнему царская. И сила у тех, кто блюдет интересы Царя-батюшки, у того же Каинова и его подручных. Может, что и знает дядька Иван нового, да затаился до поры до времени», — не давали покоя Митьке назойливые мысли.
— Слышь-ко, дядя Иван, погодь немножко, не торопись. — Митька усадил охотника на скамью рядом. — Давеча ты про царя складно сказывал. А еще про власть мужицкую намекнул. Так вот я и спрашиваю, може, что к лучшему в России изменилось? Али как?
— Очень жаль, но ничем не могу тебя, паря, порадовать. — Иван задумался, словно перебирая в памяти события последнего месяца, выискивая среди них хотя бы малейший намек на то, что могло бы принести утешение Дмитрию, вселить в него надежду на избавление от добровольной ссылки в лесу. — В Питере, бают, неспокойно: рабочий люд бунтует против произвола заводчиков и фабрикантов. И в деревнях российские мужики поднялись на хозяев, жгут барские усадьбы, ватаги разбойные собирают и в леса уходят. На проезжих дорогах не дают покоя купчишкам.
Митька согласно кивал головой. Все это страшно далеко: и загадочный рабочий Питер, и неведомые российские деревни, так же как незнакомы ему заводчики и фабриканты. А вот что творится в Убугуне? В сибирских деревнях? Скоро ли неимущие мужики свернут башку Каинову и ему подобным? Ведь сила на их стороне, их бесчисленно много. И что стоит против них кучка богатеев, завладевшая властью. Ведь сам Иван пояснял, что у кого сила, у того и власть.
— Как бы тебе лучше растолковать? — растерялся Иван Петров перед дотошностью Митькиных расспросов. — Сила исчисляется не только количеством людей. Сила еще и в царских законах, солдатах, носящих оружие, в полиции и всяких урядниках и старостах, угрозами и кулаками поддерживающих порядок в городах и селах. Разом все это не пересилишь.
Смутно доходили до сознания Митьки неуклюжие разъяснения Ивана. Сам он считал мерилом власти только физическую силу. Непонятно, что еще можно противопоставить кулаку и сноровке?
— Вот медведь, скажем, или кабан сильнее тебя, — нашелся Иван, — а ведь ты на них с голыми руками не пойдешь, за рогатину хватаешься или ружье вскидываешь.
У Митьки глаза на лоб полезли от простоты и убедительности Ивановых слов.
— Прав ты, однако, дядя Иван. Ну прощевай покеда. Помни уговор.
А сговорились они на том, что Иван чаще будет наведываться в зимовье: забирать Митькину добычу, подкреплять его припасами и, самое главное, сообщать все новое, что он узнает о Гале и Митеньке. Старый таежный бродяга Иван Петров принял на себя эту добровольную обузу, уловив в Митькиной судьбе сходство со своей рано потерянной молодостью.
ПРИХОД ВЕСНЫ
Дважды за зиму приходил еще Иван в далекое зимовье, а на третий, как сулил, не явился. Было у Митьки вдоволь наготовлено зарядов, из городских гостинцев он мог устроить пир на большую компанию, а таежная добыча уже мало интересовала его: пушнины — на себе не вынести, мяса — на год, и соленого и свежемороженого. Задумал Митька забрать жену и сына в тайгу, зажить отшельником вдали от недоброго людского глаза, отсидеться в глуши до поры до времени, когда забудется его каторга, и уже после этого выйти на вольное поселение. Так они порешили с Иваном Петровым, с этой задумкой и должен был старый охотник подойти к Гале и разыскать Митеньку. Уже и местечко Митька присмекал для избы в сухом соснячке на берегу тихого озерка, пристанища перелетных птиц. Площадку расчистил от снега и кустарника, повалил ближние лесины, вырубил топором из них гладкие ровные бревна. По весне Иван обещал помочь поставить сруб. «Здесь и заживем с милой, — думал Митька о Гале, — повенчает нас мать-тайга, а то холостой — полчеловека…»