ВО СНЕ И НАЯВУ
Несмотря на позднее время, дежурная Дома колхозника не спала. Костя подчеркнуто вежливо поприветствовал ее, извинился за поздний визит, справился о ночлеге.
— Выбирай любую комнату, милай, — певучим голосом предложила дежурная, — хошь ту, в которой райкомовцы ночуют, хошь ту, где проезжие шофера спят, — она поочередно распахнула обе двери, ведущие в спальные комнаты, отличающиеся внутренним убранством и количеством коек.
Костя выбрал «райкомовскую». Его выбор в пользу «райкомовской» решили приглянувшиеся ему зеленые плюшевые одеяла с крупными затейливыми цветами, которыми были застелены кровати, и ночная лампа на тумбочке в изголовье одной из них.
— Рассчитаетесь утресь, — не спрашивая ни^ фамилии, ни документов, сказала дежурная, пожелав заезжему гостю спокойной ночи.
Ночь спокойной не получилась. Встревоженный массой совпадений еще в дороге, он, теперь окунувшись в мягкую постель, долго не мог уснуть, перебирая в памяти все, что сказала ему Ольга Кухтарева.
«Убугун… Каинов… Кухтарева…», «Каинов… Кухтарева… Убугун…» — повторял он пересохшими губами, пытаясь связать в единую цепь ставшие ему только сегодня известными звенья. Но звеньев было недостаточно, цепь все время разрывалась, и это мешало Косте уснуть. Усилием воли он заставил себя смежить веки и применить испытанное средство, способное убаюкать любого, действующее! безотказно, как снотворное: «Один верблюд идет… два верблюда идут, — шептал он в полудреме. — Три верблюда идут…»
Костя оторвал голову от подушки. В дверном проеме, освещаемый со спины светом из коридора, стоял человек. Костя кулаками протер глаза. Тщетно, видение не исчезало. Потом он вскочил с кровати, приблизился к человеку, с явным намерением выяснить отношения.
— Зачем приехал? — спросил человек глухим голосом.
Костя молчал. Он потерял дар речи, онемел. Его попытка ответить незваному гостю захлебнулась, из горла вырвался петушиный клекот. И вдруг его осенило. Ведь эго же Дмитрий Дремов собственной персоной. Тот самый убугунский фартовый золотишник, который открыл тургинские сокровища. Таким он и жил в его представлении с самого первого дня, после того как профессор Котов поведал ему о тайне «дремовского клада». Островерхая шапка, поношенный охотничий зипун, ичиги выше колен, прокалывающий взгляд серых глаз, дымчатая борода и пепельные усы, властные движения человека, не привыкшего подчиняться другим.
— Дай руку, — глухо сказал Дмитрий Дремов.
Костя хотел отдернуть руку, но не успел. Прикосновение руки Дремова было мягким, легким. Он как бы приглашал следовать за собой. И Костя пошел.
Выйдя из Дома колхозника, они сразу оказались в глухом лесу. Сплошная темнота преградила дорогу, и лес казался совсем непроходимым. Дремов раздвинул лапчатые ветви ельника, и путники вышли на поляну, залитую солнцем. Поляну пересекал светлый ручей, по берегам которого росли цветы, крупные красные цветы, напоминавшие канны, которыми Костя любовался в крымских парках, отдыхая как-то на Черноморском побережье.
В центре поляны, в позе трех граций, тесно прижавшись друг к другу, о чем-то своем, сокровенном шептались: внучка профессора Котова Люба и сестры Кухтаревы — Ольга и Таня.
Дмитрий Дремов без задержки провел его мимо девушек, не обратив на них никакого внимания. Стоило Косте оглянуться назад, и видение исчезло, на том месте, где шептались девушки, стояли три великолепных сосны, раскинув приветливо, словно для объятий, ветви, опушенные хвойными ресницами.
А Дремов звал его за собой дальше, торопя нетерпеливыми немыми знаками.
«Залп!» — крикнул Дремов, когда Костя приблизился к нему, и по этой команде вспыхнул гигантский фейерверк, подобный которому Голубев видел только однажды в Москве, когда на Красной площади отмечали годовщину Дня Победы. Только этот фейерверк был еще грандиознее. Бесчисленное множество ракет непрерывно стартовало из-за гребня леса и, описав крутую параболу, опускалось на солнечную поляну. Ракеты опускались уже не разноцветными блестками, а тонкими струйками расплавленного золота.
— Золотой дождь, — недоуменно поглядел Костя на Дремова. — А где же золотой водопад?
Дремов, протянув руку в сторону заснеженных вершин Тургинских Альп, тихо шевельнул губами:
— Там.
Утром Костя долго вспоминал подробности дивного сна, восстанавливая в памяти все его детали. Сестрам Кухтаревым о ночном видении он решил не рассказывать.
ПЕРВАЯ РАЗМОЛВКА