– Зато вещь большая, проблемная, – говорю, – школьная повесть, года полтора человек сидел…
– Да-а, всю дурь вложил, какая была, без остатка!
Лечу в Новосибирск на книжный фестиваль “Открой рот”. Миша Фаустов предупредил, что в аэропорту меня встретит литературный критик Константин Мильчин и отвезет в Бердск.
– Я, – говорю, – буду в полосатой шапке, похожая на Инну Чурикову…
– А Мильчин будет с бородой, похожий на Костю Мильчина, – сказал Михаил.
– Жаль, что я отвлекла вас от вечеринки, – говорю Мильчину по дороге из Новосибирска в Бердск.
– Ничего страшного, – ответил Костя. – До сорока я только и думал, как бы выпить. А после… как бы НЕ выпить!
У меня на выступлении в первом ряду сидел заместитель мэра по ЖКХ, слушал, смеялся, радовался, а потом подошел и спросил:
– А если я тоже захочу что-то написать, но у меня совсем нету времени, могу я купить рассказ у какого-нибудь молодого писателя и выдать его за свой?
– Видимо, у моего папы была какая-то преданная поклонница, – сказала Марина Бородицкая. – На его могиле, когда я прихожу, всегда лежат абсолютно свежие пластмассовые цветы…
Звонит Лёня:
– Записывай, тебе для твоего романа. На Савеловском вокзале на столбе висит объявление: “Нашел в электричке шаманский бубен с колотушкой”. Звоните – и телефон… Представляешь? Какой-то шаман забыл в электричке настоящий шаманский бубен…
Резо Габриадзе был знаком с Лёней, а со мной нет. И я через Лёню передала ему варежки, на которых вывязала ярко: “Здравствуй, Резо!”
Он очень обрадовался и спрашивает:
– А мне что подарить Марине? Что она любит?
– Она любит ВСЁ.
И он передал мне бумажный кулек с песком из пустыни Гоби.
Стали вручать Ревазу Левановичу Государственную премию, пригласили в Кремль. А он позвал Лёню, ну и меня заодно, как свидетелей на свадьбу.
– Только, – говорит, – не опаздывайте! Это очень серьезно! Рихтер опоздал на три минуты – ему не дали.
Я пришла раньше всех, стою – жду Тишкова, январь, снегопад. С Васильевского спуска идут получать Государственную премию Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, сценарист Валерий Приёмыхов, Юрий Коваль привез на машине жену Арсения Тарковского Татьяну Алексеевну… Увидел меня и удивился:
– А ты что тут делаешь?
– Да так, – говорю беззаботно, – сопровождаю Резо Габриадзе получать Государственную премию.
– Ты большой человек! – воскликнул Юрий Осич.
И тут – как снегирь на снегу – в красной кофте из-под расстегнутой дубленки нарисовался Резо. А он-то меня не знает!
Тогда я, ни слова не говоря, заключила его в свои объятия, чтобы не опозориться перед Ковалём.
– …А вы кто? – громко спрашивает Резо.
Торжественная церемония проходила в круглом зале Совета министров. Речь министра печати, министра культуры. Юпитеры, телевидение, аплодисменты, вручение наград. В заключение Резо Габриадзе дал нам понюхать новенькую коробочку с медалью и удостоверением. Она пахла столярным клеем.
– Инвалиды делали, – сказал Лёня.
В Доме творчества “Переделкино” поэт Иван Жданов сидит в холле с веселым молодым провинциалом, взъерошенные оба, с похмелья, на завтрак не пошли.
Я прохожу мимо, а Ваня:
– Поди-ка, поди-ка!
Я подхожу, он спрашивает:
– Кто написал “Трамвай «Желание»”?
– Теннесси Уильямс.
– Уильямс, Уильямс!
– А вы чего на завтрак-то не идете?
– Не хочется, – говорит Ваня. – Иди давай, иди!..
– Слушайте, вы такой мудрый на сцене, вы и в жизни просветленный? – спросила у Евгения Гришковца.
– Нет! Нет! – он ответил. – Вот стою на сцене – вроде бы и мудрость, и понимание, и доброта. А в жизни – скандалю, и кричу, и плачу, и обижаю всех. Эти вещи невзаимопроникаемы. Не смешиваются, и всё. Хоть плачь. Вот такой парадокс.
– Марина вобрала в себя лучших мужчин эпохи! – сказал Юрий Норштейн.
Отец Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннесси Уильямса в переводе Виталия Вульфа. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, другой, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш культпоход не задался. Лев встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе – чистым ямбом: