— Где мой сундук? — неожиданно вскочил бай на ноги.
— Байбува, лежите себе спокойно, аллах милостив, все будет хорошо, — хором пропели муллы и имамы.
Бай с подозрением оглядел каждого из них, нехотя опустился на место, закрыл глаза. «И среди мулл у него есть свои люди, зна-аю я, меня не проведешь…» — пронеслось в его голове.
Во дворе, в тени деревьев, тоже две сури приставлены друг к другу. На них сидит весь дахбедский цвет, а также дальние и близкие родичи, друзья-приятели бая и его сыновей.
Молоденький худощавый мулла в белой чалме, в тайком же белом яктаке[38] читает вслух «Газету Туркестанского края». Все остальные внимательно слушают.
— «В целях ликвидации банд Намаза из волостного центра выступили хорошо вооруженные отряды дахбедского полицмейстера и волостного управителя Мирзы Хамида…»
— Тоже мне, выступили! — проворчал толстый человек средних лет, громадный живот которого поднимался и опускался от жары, как кузнечные мехи. — Небось не они за Намазом, а Намаз за ними гоняется!
— Просьба не мешать! — сурово выговорил другой толстяк, рыжий и без одного уха.
— «По сведениям, воры Намаз, Абдукадырхаджа, Эшбури вместе со своими единомышленниками безбоязненно разгуливают по Каттакурганскому уезду, — продолжал молодой мулла. — Их стоянки и тропы, по которым они идут на свои преступные дела, известны почти всем жителям окрестностей, но они не выдают головорезов Намаза, боясь их мести. Если так будет продолжаться, то поймать упомянутых бандитов будет просто невозможно…»
— Да уж, поймают, держи карман! — опять пробурчал толстяк.
— Эй, замолчите вы или нет? — заметно повысил голос безухий.
Молодой мулла отложил газету в сторону, взял другую.
— «На прошлой неделе Намаз появился вместе с сообщниками в Самарканде, ограбил одного из известнейших богачей города…»
— Так ведь он только что болтался в Каттакургане? — удивился один из байских сынков.
— Вот вся беда-то в этом! — вздохнул другой слушатель. — Сегодня он в Каттакургане, а завтра, глядишь — в Самарканде… Вполне возможно, что кто-нибудь из его негодяев лежит сейчас под нашими сури.
— Что за противные вещи вы говорите! — испуганно замахал руками густобородый гость. — От таких слов дрожь пробирает в такую жару!
— «…Появившись в деревне Хатирчи, Намаз отобрал у одного бая шесть тысяч таньга, затем в кишлаке Мыр негодяй присвоил семь тысяч таньга золотом. Еще в одном кишлаке грабитель, неожиданно появившись на свадебном торжестве бая, приказал всем присутствующим сложить в кучу свои кошельки… На этот раз его выручка составила около десяти тысяч…»
— Хватит, мулло! — горестно вскричал, потеряв всякое терпение, раздражительный толстяк. — Что вы заладили одно и то же: «Бай да бай»! Чем сидеть нам тут да лить из пустого в порожнее, лучше бы уж пришли к какому-нибудь решению. Да кто такой этот Намаз-босяк?! Жалко, что он не попадался мне. Я бы треснул его пару раз по уху, приволок на поле да запряг бы в плуг вместо волов! Уж попахал бы он у меня землицы, дай бог!
— Это Намаза-то? — едва слышно переспросил безухий, осторожно оглянувшись.
— Вот именно, Намаза! Да кто он такой, что вы все так перетрусили? Вон и Байбува, бедняга, заболел… Вот был бы этот негодяй сейчас здесь, я бы задал ему трепку!
Толстяк был храбрым на словах — его терзал такой же страх перед Намазом, как и остальных. И он старался хотя бы бахвальством подбодрить себя.
Разговор резко повернул в другое русло: сидящие принялись вовсю ругать начальство, которое-де вовсе не заботится о мире и спокойствии сограждан. Пришли к единодушному решению написать петицию генерал-губернатору от имени всех обиженных и обеспокоенных событиями знатных людей края, до каких пор, мол, мы будем сносить притеснения какого-то ничтожного босяка…
Предложение всем пришлось по душе. Решили завтра же отправить бумагу в Ташкент.
— Дорогие друзья, а манты-то совсем остыли, — первым вспомнил о еде безухий.