— Я не прошу давать оценку происшедшему. Слышать и оценивать это ведь разные вещи?
Ким Дык снова кивнул.
— Да, нам известно о случившемся. Мы всем вам соболезнуем.
— Спасибо, товарищ. Но я вспомнил о происшествии только потому, что нашел в трудах Ким Ир Сена указание, которое помогло мне понять корни явления. Вам интересно?
Ким Дык изобразил величайшее внимание: приподнял брови, закачал головой.
— Да, нам интересно все, что касается идей чучхе и их развития.
Что такое «идеи чучхе» сам Крылов никогда толком понять так и не мог, но догадывался, что подобным образом теоретики «социализма с корейским лицом» называли всю галиматью, которую за время безраздельного властвования наговорил великий Ким.
Крылов благодарно улыбнулся.
— Я это сразу понял, товарищ, и потому решил поделиться с вами своими мыслями.
Ким Дык благосклонно кивнул и открыл в улыбке два ряда отличных крепких зубов.
— Мы вас слушаем.
— Наш молодой офицер застрелился из-за любви. Из-за того, что она не удалась. Но виноват в этом не он, а наше общество. Я понял это сейчас, когда прочитал труды товарища Ким Ир Сена.
Крылов подвинул к себе книгу и раскрыл ее на месте, отмеченном закладкой.
— Я вас не задержу, если прочитаю вслух?
Ким Дык забеспокоился, решив что русский вдруг подумает, будто чтение трудов вождя может утомить корейца и не дай бог кому-то об этом расскажет.
— Нет, нет, что вы…
— Вот здесь написано: «Посмотрим, как в ином фильме трактуется, например, проблема любви. Отсутствует всякое идейное содержание, все буднично, что хуже не придумаешь. Нам нельзя показывать любовь ради любви — это всего лишь природа. Это для нас не представляет никакой воспитательной ценности… Наше кино должно бичевать растленную любовь, когда люди, предав забвению дело революции, гоняются лишь за собственным наслаждением…»
Крылов отложил книгу и посмотрел на корейца.
— Вот путеводная линия! Вот! Нельзя за чувственным наслаждением забывать дело революции…
Ким Дык напрягся. Как всякий восточный человек он сразу стал искать в словах русского потаенный смысл, намек, который обязательно должен содержаться в высказываниях умных людей. Неужели кому-то стало известно о его связи с продавщицей Полиной Лукиной, которую они оба так тщательно скрывали?
Ким Дык стиснул зубы и на худых щеках выступили рельефные бугры желваков. Настроение у него враз упало. Этот русский наверняка офицер контрразведки и теперь будет пытаться завербовать его, офицера корейской спецслужбы. А все его дурацкие разговоры о любви и самоубийстве только тонкий намек на то, что может произойти, если русские сообщат в посольство о его связи в русской бабой… Выйдет тогда, что майор Ким Дык предал забвению дело революции и гоняется лишь за собственным наслаждением. Это — крышка…
— Что поделаешь, товарищ, — голос Ким Дыка полнился глубоким сожалением, — стремление к чувственному наслаждению бывает трудно преодолеть. Для этого требуются большие усилия воспитателей.
— Я тоже так думаю. К сожалению у нас в стране воспитание масс сегодня ведется плохо. Обычная издержка демократии. Поэтому так важно знакомиться с идеями вашего вождя.
Крылов перелистал страницы книги, скользнул глазами по тексту. Поймал интересную фразу. Сказал, стараясь придать голосу нотки восхищения:
— Очень мудрый у вас вождь. Очень мудрый. Знает даже то, как нужно одеваться корейцам, а как не следует…
Ким Дык снова напрягся. Когда разговоры касались личности вождя, всегда можно было ожидать провокации. Разве угадаешь, что на самом деле думает человек с широким разрезом глаз и узким длинным носом? На всякий случай спросил:
— Что вы имеете в виду?
— А вот. — Крылов провел пальцем по строке и прочитал цитируя: — "Корейские женщины должны носить не европейскую, а нашу национальную, корейскую одежду…"
Ким Дык никогда не слыхал, чтобы великий вождь произносил такие слова, — он наговорил их столько, что всего не запомнишь, но поспешил согласиться.
— Товарищ Ким Ир Сен сказал очень правильно. Корейские мужчины сильно любят, когда наши женщины одеты как надо.
— И я о том же. Со стороны вождя это очень разумное указание. Бабы — дуры. Их не научи, будут делать что захотят. У нас в поселке есть такая, что начала с европейской одежды, а теперь дома вообще нагишом ходит…
Ким Дык вскинул брови.
— Нагишом, это как?
— А никак. В чем мать родила.
Ким Дык улыбнулся, открыв крепкие зубы.
— Я запомню: на-ги-шом…
А сам облился холодным потом: это был ясный намек. Общаясь с корейским другом, Полина любила являться перед ним нагишом. Это так нравилось Киму…
Он стиснул зубы, твердо решив, что никогда не пойдет на вербовку, не предаст идеи чучхе и коня Чхонлима.
А Крылов вбросил в игру новую фишку.
— Интересно, ваш новый вождь Чен Ир такой же умный?
Ким Дык не медлил ни секунды.
— Да, конечно. -
Крылов одобрительно качнул головой.
— Везет вам! Где вы их только берете? А у нас — дурак на дураке.
— Я вас не очень понимаю. — Ким Дык все еще опасался провокации. Если ее не будет, зачем этому русскому понадобилось приходить сюда, в культурный центр и затевать такой разговор? Шел бы в свои места и дул водку. Конечно, по идее культурный центр должен служить общению, но если за два года после торжественного открытия, когда здесь была специальная делегация местной власти, и вот впервые появился русский посетитель, разве это не должно вызывать подозрение?
Ким Дык сузил и без того узкие щелочки глаз, и те блеснули хищным блеском ножа.
— Вы не боитесь, что наш разговор я отнесу в вашу милицию?
— Если такой дурак — пожалуйста.
Ким Дык скрипнул зубами от злости. Эти чертовы русские на удивление прямолинейны и дубоваты. Сам бы он на такой вопрос ответил иначе. Например сказал: «Дурак поступил бы именно так, но вы-то умный». Смысл оставался бы тем же, но фраза уже не могла обидеть собеседника.
Тем не менее, привыкнув иметь дело с русскими, Ким Дык научился терпеть их невежливость.
— Как должен поступить умный?
— Уверен, вам прежде всего стоит поговорить с Полиной.