Пак Дэ У не сомневался — с такой картой он найдет пути к золоту. И тогда его старания будут оценены и небольшая горная деревенька, в которой он родился, станет гордиться тем, что из нее вышел первый в их землячестве генерал…
Короче, к операции все было готово. Оставалось ждать нужного момента.
— Подбор карт я возьму на себя.
Когда Мисюра произнес эти слова, Громак посмотрел на него с удивлением. Казалось они уже давно определили все, что потребуется в походе, и вдруг возник разговор о картах. Зачем они им, если Барсов и он, Громак, знают тайгу как пять пальцев и проведут группу к нужному месту без каких-либо трудностей?
— Зачем карты, Олег Борисович? Дорога и без того известна.
— Меня меньше всего интересует дорога. Высота позиции над уровнем моря — другое дело.
Громак пожал плечами.
— Не знаю, что в высоте особенного. Охотились мы в горах и ничего, попадали…
— Не спорю, но здесь — другое дело. В горах на каждые сто метров высоты атмосферное давление снижается на девять миллиметров. В среднем. На высоте от двух тысяч и выше надо обязательно вводить в прицел коррективы…
Мисюра хорошо представлял, что обеспечить себя топографическим материалом можно было сняв несколько ксероксов с карт горного района, куда они собирались. Но делать этого он не стал. И сдерживало его не то, что на каждом листе карты масштаба в двадцать пять тысяч стоял гриф «Секретно». В условиях, когда державные секреты России оказались распроданными оптом и в розницу, особых тайн карта глухих таежных районов не содержала и ценности для настоящего супостата не представляла. Сдерживало Мисюру другое, куда более высокое соображение. Личную тайну, в которой готовилась его экспедиция, он ставил выше любого государственного секрета. И допустить, чтобы о нем знал кто-то еще, кроме участников дела, Мисюра не мог.
Вечерами, завесив окно комнаты серым шерстяным одеялом, он зажигал керосиновую лампу и просиживал за столом до утра, вычерчивая кроки трех разных маршрутов и размечал горизонталями высоты на них.
Первый — самый рациональный был намечен для выхода в район горы Харабун, два других предназначались для отхода. Один считался основным, второй — резервным.
Еще в военном училище Мисюра получал по топографии только отличные оценки. На занятиях по картографии на полевых выходах он наносил на планшет обстановку, не допуская огрехов и халтуры, чем нередко грешили другие курсанты.
У флотских метеорологов Мисюра раздобыл четыре оболочки шаров-зондов и заправил водородом два портативных баллончика, предназначенных для туристических газовых плиток.
Барсов достал четыре портативные японские ультракоротковолновые рации.
О заявке Быкова в службу перелетов Крылову стало известно за четыре дня до предполагавшегося вылета вертолета в Тучар. Ночью группа Барсова на поезде выехала к разъезду Урман, чтобы отправиться в тайгу.
От разъезда они двинулись в горы пешим ходом. Шли по тропе один за другим, выдерживая дистанцию. Впереди — Барсов, в середине Мисюра и Крылов, тыл прикрывал Громак.
Шагали споро. Все четверо были людьми хожалыми, жизнь и служба приучили их в большинстве случаев обходиться собственными ногами. Мисюра, выводя пехоморов на занятия по выживанию, заставлял солдат одолевать в день по тридцать пять-сорок километров и при этом учил обходиться минимальным количеством еды и воды. Сам себе он никогда не давал пощады и потому трудности подобных походов переносил стоически, скрывая усталость и голод настолько умело, что его подчиненные верили — капитан человек железный.
От магистрали местность медленно понижалась, и вскоре они вышли в широкую долину, по которой тянулась широкая лента реки Уян — таежной красавицы, чье спокойствие и величавость были крайне обманчивы. В сезон дождей и тайфунов река начинала беситься, переполнялась водой, которая сметала все со своего пути и заливала огромные пространства земли, делая их непроходимыми.
Взяв ориентир, группа пошла через таежную чащу, держа направление на северо-запад.
Крылов, не переставая разговаривал. Его очень интересовало, каким образом капитан намерен распорядиться своим будущим богатством. Для человека, который вдруг ни с того ни с сего получает в руки большие деньги, вопрос о том, куда их вложить, чтобы получить максимальную выгоду, чаще всего бывает самым трудным.
К волновавшему его вопросу он подходил осторожно и долго, пока не поставил его прямо и открыто.
— Если возьмем такую уйму блеска (из-за какого-то странного суеверия Крылов старался не называть золото своим именем), будем богатыми. Куда деньги девать?
— Придумаешь.
— А вы, если не секрет?
— Успокойся. — Мисюра даже не улыбнулся. — Для меня дело не в блеске. Могу свою часть даже в реку ссыпать. Дело в принципе. Я всегда служил государству по чести и правде, поскольку мои убеждения совпадали с тем, что приходилось делать. Потом Чечня. Как мордой в грязь. Я понял: нас держат за быдло. Воткнули в дерьмо по уши и верят что я буду терпеливо сопеть в тряпочку. Так вот, подобный номер со мной не пройдет… Я твердо решил вернуть потерянную самостоятельность, сбросить хомут послушания, взбрыкнуть. Послать всех — вождей и начальников — подальше. Вот почему блеск, как ты это назвал, для меня только ступенька к свободе…
Дальше шли молча. Крылов переваривал то, что услышал от командира. Откровение его потрясло, хотя убедительно объяснить себе, что происходит, он не мог. Хотя он чувствовал в словах Мисюры силу протеста, копившегося и искавшего выхода, но то, что этот протест уже уверенно перерастал в бунт, не догадывался.