Мисюра плотнее прижался к ближайшей к нему ели, замер и стал всматриваться в чащу кустарников, на которые указал Крылов. Ничего подозрительного не заметил.
Неожиданно сбоку полыхнуло тусклое пламя. Сам выстрел прозвучал негромко, расплывчато. Оружие было с глушителем. Мисюра моментально перевел взгляд туда, откуда донесся звук и заметил, что в зарослях ворохнулось что-то большое и темное.
Он повел автоматом и высек короткую очередь. Темная масса чужого тела, круша и подминая кусты, рухнула в заросли.
Выждав несколько минут и не заметив ничего, что внушало бы опасения, Мисюра быстро встал с колена и с автоматом наизготовку двинулся к лежавшему в кустах человеку.
Кореец — это был Пак Ду Бон, которого Ким Дык послал осмотреть берег каменистой реки.
Забрав его автомат, Мисюра быстро вернулся к товарищу.
Крылов лежал на боку, неудобно подвернув руку, в которой держал автомат.
— Командир, — Крылов замолчал, облизал пересохшие губы, — просьба… Не забудь сделать…
— Погоди, — Мисюра облил носовой платок водой из фляжки и отер им лицо товарища. — Ты все успеешь сам сделать.
— Нет… Меня косоглазый ухайдакал насмерть… я тебя не задержу. — Он говорил и каждая его фраза слышалась все слабее и слабее. — Еще немного… а ты уходи…
— Погоди, не вешай носа, гардемарин. Все будет в норме.
Мисюра видел: Крылов умирает, но не хотел показать тому, что видит это и понимает.
— Ты держись. Мы пробьемся.
Крылов не слушал его.
— Командир… У меня остается Надежда…
— Отлично, Иван. Надежда — это всегда очень важно.
— Ты не понял, командир. В городе подруга. Надежда… баба хорошая… ты ей дай денег… много… из моей доли…
Мисюра стиснул зубы. Был у него случай, когда в Чечне, напоровшийся на мину товарищ, прижимал руки к животу, который был распорот от грудины до паха, и упрямо твердил: «Деньги мои пошлите матери. Деньги». И вот теперь Крылов. Только матери у него не было, жены — тоже, а нужда позаботиться о ком-то сохранялась. Сколько он общался с Надеждой? Раз? Два? От силы три. Тем не менее она его задела, согрела душу, не позволяет забыть о себе. Может быть так и надо — уходя, не забывать о живых?
Мисюра взял холодевшую руку товарища. Сжал.
— Иван, не переживай. Я все сделаю. Все.
Крылов приоткрыл слипавшиеся глаза.
— Командир, ты меня не ругай. Я…
Он вздрогнул и замер, навсегда уходя от забот, от друзей, от унижений, на которые его обрекла служба, от тайги, солнца и чистого неба. От заботы о доме и деньгах…
От всего.
Навсегда…
В глухом распадке Мисюра выбрал сырое место и ножом стал копать могилу. Грунт оказался рыхлым, но его вдоль и поперек пронизывали корни малины, которые то и дело приходилось рубить и резать.
Мисюра возился в яме неторопливо и долго. То и дело ему приходилось отрываться от работы, тогда он выбирался на край выемки и тщательно осматривался, навострив глаза и слух.
Мисюра похоронил Крылова, положив в его могилу боевой автомат. Утоптал, загладил землю на холмике. Штыком сделал зарубку на стволе старого кедра. Авторучкой на белой плоти дерева нарисовал пятиконечную звездочку с серпом и молотом. Потом он переложил мешочки с золотом из вещмешка Крылова в свой. Взвесил в руке. Нахмурился, ощутив вдвое увеличившуюся тяжесть. Чертыхнулся. Закинул сидор за плечи. Поудобнее подхватил автомат и выбрался из распадка. Минуту стоял молча над местом, где похоронил товарища. Вздохнул. Склонил голову в прощальном поклоне и двинулся в путь.
Сумерки медленно густели. Мисюра перевалил плоскую сопку и снова углубился в дебри. Идти было трудно. Толстые корни деревьев змеились по поверхности, переплетались, то и дело заставляя спотыкаться.
— Стоять! Руки вверх!
Нечто твердое воткнулось Мисюре в поясницу, в то самое место, которое и без того постоянно давало о себе знать тупой ноющей болью. «Люмбаго» — объяснил происхождение появление боли многознающий Ферапонт. «Радикулит» — сказал невропатолог в медсанчасти гарнизона. Но знание где и отчего у тебя появляется боль нисколько страданий не уменьшает. И эта сволочь, что ткнула в спину чем-то твердым, заставила Мисюру охнуть.
— Тише ты! Больно!
— Руки! — повторил незнакомый голос тоном, полным угрозы. И тут же добавил, обращаясь к кому-то невидимому, — Татарников, обыщи.
С боку появился прапорщик в милицейском камуфлированном обмундировании цвета плесни.
Профессиональными движениями прапор облапал Мисюру, выгребая из карманов все, что в них находилось. Извлек удостоверение личности. Открыл корочки, прочитал вслух: «Капитан Мисюра. Олег Борисович.»
Врезать бы прапорщику ногой в промежность, но сейчас упиравшийся в спину ствол не позволял рисковать.
Судя по форме Мисюра понял — его прихватили омоновцы. И появились они в лесу вряд ли случайно. Скорее всего шли по следу занюханых корейцев. Вот хреновы чучхе!
Автомат с плеча Мисюры прапорщик снял в последнюю очередь. Он видел, что оружие без магазина, и оно показалось ему совершенно безобидным. Во, валенок! О том, что один патрон Мисюра загнал в патронник он не догадался и даже не предположил возможность такого.
Когда обыск был окончен, давление металла в поясницу ослабело.
— Повернись ко мне, — приказал голос человека, стоявшего за спиной.
Мисюра обернулся и увидел майора в такой же как и прапорщик форме цвета плесни.
— Что здесь делаешь? — майор спрашивал нервно, с явной злостью, конечно же подозревая задержанного в чем-то противозаконном. А как может мент думать иначе?
— Гулял. — Мисюра понимал: придраться к нему трудно и потому откровенно дерзил. — Грибочки искал для пропитания.
— Откуда автомат?
— У корейца купил. Шел по лесу, а чумной чучхе выскочил из чащи и предложил. Я вот купил.
— Откуда здесь корейцы? — майор смотрел так, будто собирался прожечь Мисюру взглядом.
— Интересный вопрос, майор. Ну, очень интересный. — Мисюра откровенно иронизировал. — Я думал это вы их сюда привели в войну поиграть.
— Что ты мелешь?!
— А разве это они не вас на плато били как куропаток, а?
— Слушай ты, где золото?
Еще не решив что ответить, Мисюра краем глаза просек то, чего еще не заметили оба омоновца. Справа в кустах что-то шевельнулось и оттуда выдвинулся ствол автомата.