— Куда это вы устремились, Краль? Здесь не пройдете, а дальше и совсем непролазная слякоть!
У Краля один сапог уже увяз в грязи, поэтому и захоти он повернуть назад, сделать этого сразу не мог, изо всех сил старался он вытащить ногу, при этом, пошатываясь и чуть не падая, проклинал общину и государство за такие дороги.
— А вы кто такой? — заорал он с испугу, видимо, не узнав в темноте Панкраца.
— Да это я, Панкрац, республика — гордость всего мира, надеюсь, слышали! Но что это вы делаете? Так можно и без сапог остаться, а всего месяц назад их купили! — потешался Панкрац над беспомощностью Краля, находя удачным свой ответ. Делая вид, что хочет помочь, он старался направить его к дому, а своей болтовней сбить с толку. — Помните, мы их еще обмывали на станции! И если вы их сейчас лишитесь, ни община, ни государство наверняка не возместят вам эту потерю! Выходит, лучше нам вернуться к Смуджу, и там мы вдвоем будем пить хоть до утра! Я плачу, Краль!
Вытащив сапог, Краль действительно шагнул было обратно, но тут же, спохватившись, пошел в прежнем направлении.
— Куда вы меня хотите повернуть, гм? — недовольно спросил он. — Ноги Краля там больше не будет, нет! Только с жандармами приду назад, узнает у меня этот солдафон!
— Да нет там больше никакого солдафона! — Панкрац крепко схватил его за локоть. — Вот видите, он уезжает. — И в самом деле, внизу, при свете, падавшем от фонаря брички, было видно, как Васо и его жена садятся в коляску; еще мгновение, и повозка, — провожать их никто не вышел, — развернувшись у перекрестка, задребезжала, покатив вниз по дороге. — Теперь, следовательно, вы уже опоздали, можете это сделать завтра, и правильно поступите, я буду вашим свидетелем! Вы, наверное, помните, сегодня я уже выступал в этой роли, когда ему, разбойнику, пригрозил республикой! Уверен, что мы поймем друг друга. Жаль, если между нами, республиканцами, не будет взаимопонимания! — И он снова попытался повернуть его назад. — За республику не грех и распить бутылочку! Пойдемте, Краль!
Краль увяз по колено — да и было в чем — и так стоял, упрямый, как осел, а возможно, просто колебался, не зная, как поступить. Он молчал, и ни одной мысли нельзя было прочесть на его лице — теперь, в темноте это было просто бледное пятно, только своими очертаниями напоминавшее лицо, а в общем-то мало чем отличавшееся от грязной портянки, на которую оно и днем было похоже. Единственно, что напоминало лицо, так это довольно громкое и по-пьяному тяжелое дыхание. Воздух мучительно, с клокотанием вырывался из горла наружу, с трудом преодолевая бивший в лицо ветер. Краль дышал глухо, со свистом и часто, как дышат люди, не осознающие ни что с ними происходит, ни что творится вокруг. Вдобавок он рыгнул, а это означало, что его снова может стошнить, поэтому Панкрац еще настойчивее потащил его назад, надеясь только на его бессознательное состояние.
— Вот видите, Краль, в таком состоянии вы не далеко уйдете!
Но Краль, заупрямившись, окрысился на Панкраца.
— Что вы меня все тащите? Наверное, убить хотите? — и он глубоко вздохнул, словно приходил в себя после легкой слабости, и впрямь охватившей его минуту назад. Теперь же у него снова развязался язык, и он продолжал горячиться. — Если вы считаете, что я пьян, зачем снова тащите пить? Ах да, вы и сегодня вечером обещали подойти ко мне, но с господами вам было интереснее! Гм, сначала, конечно, господа, а потом уже мужик! Тоже мне верноподданные республиканцы!
— Не совсем так, Краль, — назойливо засуетился Панкрац. — Вот видите вы какой, недавно сами меня назвали человеком из народа! А подойди я к вам, и не поднялись бы! Прежде я должен был сделать все свои срочные дела, ради которых и приехал, потому что завтра возвращаюсь назад!
— А мне какое дело, что возвращаетесь! У вас свои заботы, у меня свои, — пошатываясь, Краль искал где ступить и, помолчав, добавил, явно с издевкой, ибо не случайно сделал ударение на этом слове, — и ваши тоже, гм! Слышал я о них!..
— Что вы слышали? — чуть не подпрыгнул от удивления Панкрац.
Конечно же, Краль все слышал, об этом нетрудно было догадаться, поскольку он довольно определенно высказался уже в доме Смуджа. Но собирался ли он пойти за жандармами из-за Васо или из-за истории с Ценеком? А говоря так, не метил ли он и в него? Или он имел в виду только его ссору по поводу завещания? Вопросы следовали один за другим, и на любой из них было нелегко ответить, глядя на этого пьяного, раздраженного, упрямого, а порою и загадочного крестьянина. Да если бы он и ответил, тяжело было бы сделать тот самый нужный шаг, который бы привел к цели, — вернуть Краля назад к Смуджам! Но это он обязан был сделать, обязан во что бы то ни стало! Не только из-за обещания, данного бабке и Йошко, а и в своих собственных интересах, ибо, предположив, что Краль заведет сейчас в жандармерии разговор об истории с Ценеком, разве не будет поставлена под угрозу вся его — Панкраца — система вымогательств, за счет чего он существовал, и разве сам он не окажется неизбежно втянутым в судебные разбирательства?