Древний Рим
Пал. И давно не стало гетов.
Забыто множество поэтов.
Но не забыт Овидий, ныне
Звуча не только по-латыни,
А всюду, близко и далече!
По-видимому, Овидий
Не только гетское наречье
Усвоил!
***
О, литература Осьмнадцатого столетья.
Будто оиа существует без меня — что за вздор,
Разве не я с рыбацкою сетью
Помигал Ломоносову близ Холмогор?
Л литература Будущего столетья —
И она, как мне кажется, немыслима без меня!
Но еще существует нечто третье:
Литература Вчерашнего дня!
КУПАНЬЕ В СЛАВЕ
Я видел: Пушкина тащили к борту,
Озорничая, даже не враги,
Ловчились сбросить с парохода к черту,
Крича, что им нужнее сапоги,
Мол, о любви нам сладостно не лги.
Пора сменить стихи такого сорта,
Как лирика, на колбу и реторту,—
Нужны взамен Пегаса битюги.
Столкнули!
Выл я при такой расправе.
Так жертвоприношения обряд,
Уже бескровного, они творят
И этим, видимо, себя бодрят:
Я видел, как глаза у них горят!
Зовется все это — купанье в славе.
О, МАЯКОВСКИЙ!
О, Маяковский,
Хорошо, что ты наиграл «Левый марш.
Шарж
На благоустроенную планету!
ЦИЛИНДР ЕСЕНИНА
Цилиндр Есенина
Напоминал ему,
Есенину, о пушкинской эпохе,
Тот, в революционной суматохе,
Цилиндр, не нужный больше никому,—
Наркоминделу разве одному! —
Тот щегольской цилиндр в чертополохе
Страны, чьи ископаемые сохи
Сменялись техникой...
И пото му
Цилиндр Есенина напомнил мне
Цилиндры паровозные, чьи дышла
Одышливы. и о младом коне.
Наперегонки скачущем. Что вышло
Из этого — о том по временам
Цилиндр Есенина
Напоминает нам.
ДУХ РАЗИНА
О Разине
Кто знал всех больше?
Чтоб дух мятежника воскрес.
На Разина смотрел всех дольше
Василий Каменский с небес.
Василий Каменский, который
Танго с коровами плясал
И на спортивные моторы
Все сбережения бросал.
Василий Каменский всех лучше
О Разине пел оттого.
Что через грозовые тучи
Смотрел на Волгу с «Блерно»,
С аэроплана своего!
ШОСТАКОВИЧ
При немеркнущей луне
В мире сумрака лесного
Ночь показывала мне Шостаковича больного.
Вспоминавшего свои юные произведенья.
И венчали соловьи эти лунные виденья.
В бранном небе при огне катаклизма мирового
Ночь показывала мне
Шостаковича живого!
ОДИНОКАЯ ПТИЦА
Одинокая нтица
Садится на деревце
И как будто гордится
Своим одиночеством,
Будто именем-отчеством.
Ах ты милая фогель.
У нас был когда-то хирург доктор Фогель!
А она:
«Я не врач, я — грач-птица».
А быть может, не врач ты, не Грач ты, а Гоголь,
Порешивший в своем пьедестале, как в мраморе вод,
отразиться, мой ангел?
А быть может, не черный ты ангел, а белый ты
Врангель.
Который белогвардействовал! А может быть, ты Врангель
не тот, что злодействовал,
А другой — Фердинанд, мореплаватель, тот. что над
миром
полярных сияний белей лебедей вставал
И российской державы немеркнущей славе содействовал.
Или это не ты в волчьей шубе, как лев. на студеном
ветру был?
А пичуга:
«О, нет, я не Врангель, я Врубель, я Врубель,
я Врубель» — поет с высоты.
В КОКТКБКЛК У ВОЛОШИНЫХ
В Коктебеле
У Волошиных
Было много всякой всячины
И гостей, норой непрошеных...
Было много всякой всячины всевозможных величин:
Гвоздики и пестики, листики и крестики —
Камушки цветные и прозрачные
р сих пор прибой выбрасывает из пучин.
Шел к вулкану я однажды вечером,
Вдруг Волошин, чем-то озадаченный:
Вы не видели Овидия?
Нет! Но видел я Овадия
Савича! — ответил я.
А! Значит, обманулись они давеча.
Спутали Овадия с Овидием
Милые мои друзья!
И ушел Волошин в свет луны...
...Волны были солоны, ветер дул издалека.
Это было уже после смерти и воскрешения Волошина.
Тень Кара да га - профиль Волошина, на море вулканом
отброшенный,
Помню, поднял я с песка.
А пока
Меня больше всего занимают метеорологические
наблюденья,
Климатологические записи Волошина за много лет.
ото очень пенно потому, что любая заметка хроники