Как-то, проходя мимо Колькиного дома, Илья увидел в щель забора: вся семья окружила огромную кучу картошки во дворе. Сортируют, какую в зиму, какую на осень, какую скотине. Стукают клубни о ведра, а люди молчат. Что говорить? — привычное занятие, ежегодное дело, почти обряд. Вспомнились слова Кольки: посадить, чтобы тяпать, потом выкопать и есть, чтобы весной посадить и снова тяпать, чтобы есть. И так тоскливо стало, жалко и Кольку, и семью его, и свою семью, и себя.
Последний раз с урожаем Золотых долин поехали на рынок в воскресенье двадцать пятого. Конечно, родители будут ездить еще, но для Ильи сезон кончался. Завтра-послезавтра сборы, заодно последние дела по хозяйству, а в среду утренним автобусом (или с родителями, если они наберут товара) он отправится в город, там пересадка, весь день путь до ближайшей железнодорожной станции. Дальше — сутки в поезде. И пять месяцев не здесь.
Билет на поезд уже куплен, хотя Илья до последнего тянул, все собираясь завести и откладывая разговор. В итоге решил, что не надо, нельзя заикаться о том, чтобы остановить учебу. Решил: «Окончу три курса и скажу. Будет неполное высшее, это уже что-то. После третьего легче восстановиться. А как сейчас? Действительно, это их убьет. Мама и так какие-то таблетки постоянно глотает.»
Накануне два дня собирали бруснику. Ездили с ночевкой, в дальние лога. Ягода там поспевала позже, чем на вырубках и палах, но была раза в два-три крупнее. Некоторая с горошину. Так что пришлось бродить, искать пятачки с редким лесом, куда достает солнце.
Бруснику Илья собирать любил. Не руками — руками замучаешься, — а гребком, великим изобретением человечества. Гребок, набирушка, грабилка. Это такой совок с деревянным или жестяным, а теперь и пластмассовым — Илья видел в магазинах — контейнером и десятком стальных зубцов на концах. Поддеваешь кустик брусники и сдергиваешь ягоды в контейнер. Листья у брусники еще крепкие, их попадает внутрь мало. Но есть. Так что потом нужно откатывать вручную или провеивать при помощи фена.
Ночевали в машине. Тесноту не успели почувствовать, уснули под верблюжьими одеялами почти сразу. Утром было холодновато, развели костер, пока вскипал чайник, сидели в заведенной Филке. Выбралось солнце, и сразу потеплело. Разбрелись с ведрами и гребками до обеда.
За два дня набрали целый багажник. Еще и грибов нахватали.
Брусника хороша тем, что можно не спешить с продажей и заготовкой на зиму. Да и заготовки она особой не требует. Варенье из нее в их краях почти не делают, а просто пересыпают сахаром. Потом до весны используют то в пироги, то для морса, то просто так едят.
Повезли почти всю — несколько ящиков. Не надеялись, что раскупят — брусники наверняка сейчас навалом, — но вдруг. У них-то вон какая крупная.
Снова распределились по разным частям рынка. Не без труда Илье удалось найти место. Его, правда, загораживала целая стена из разных приправ, сухих супов, черемуховой муки, специй. Чтоб обратить на себя внимание, пришлось поставить ведро с ягодой на землю перед прилавком, прикрепить к нему бумажку с крупной, написанной красным маркером рекламкой: «Брусника таежная. Дешево!»
Не очень-то помогало. Некоторые доходили, как-то сонно смотрели на ведро, на ящики, на литровые, двухлитровые банки с ягодой. Разворачивались и брели обратно. Хотелось надеяться, к ведрам и ящикам папы или мамы. Вот сравнили, оценили и купят у кого-нибудь из них...
За полдня Илья наторговал всего на триста пятьдесят рублей. За это время съел сосиску в тесте, пирожок с ревенем, выпил стакан кофе — купил у разносчицы, — потратил сто десять. Настроение было не очень. И потому обрадовался знакомому лицу — сначала именно ему обрадовался, словно засветившемуся теплым огоньком среди чужих, незнакомых. Потом уже сообразил, что это Зоя Викторовна, учительница-пенсионерка.
Заулыбался, даже махнул рукой. Не зовя, а так. Приветствуя, наверно.
Зоя Викторовна заметила, кивнула. Медленно, опираясь на палочку, подошла.
— Что, по торговой линии пошел?
— Да нет. — Илье стало неловко от ее тона. — На учебу зарабатываю.
— А-а, ну да, ну да. Теперь же все платники.
— Не все. Баллов не хватило, а мест бюджетных мало.
Зоя Викторовна покачала головой. Смотрела на Илью пристально и осуждающе.
— А не боишься? — спросила тихо.
— Что не боюсь?
— Ну это, продавать? Нельзя ведь. Зараженное.
— Нигде не встречал, что нельзя. А я не говорю, откуда.
— Ну да, ну да. И почем ведро?
— Восемьсот рублей.
— Это десять литров оно? М-м, не для каждого, не для каждого.
— Но ведь собрать ее надо, — Илья стал оправдываться, — а это труд, вы ведь знаете.