— Да, великий жрец.
— А твое желание, Селма?
— Да! — воскликнула красавица в такой же белой тоге, и взглянула на жениха, украдкой, из-под ресниц. — Я согласна!
— Так будьте мужем и женой, дети мои. Остальное подвластно лишь Миритам.
Селма восторженно смотрела на Брентера огромными синими глазами, в которых горели искры порочной, ненасытной, яркой любви. Обычаи требовали поцеловать друг друга, но он только целомудренно коснулся губами ее щеки.
Любил ли он ее так же, как она его?
Возможно, где-то, в глубине души.
Будь на месте Брентера любой другой благородный мужчина, он бы оставил Селму своей любовницей и бесчестно метался бы между двумя женщинами, как непостоянный ветер в чистом поле. Но он не мог позволить себе такой отвратительной пакости. И лучше не давать Ольме ложных надежд.
Но все-таки он с трудом удержал себя от желания мертвецки напиться прямо на свадьбе.
Когда глубокой ночью благородные похмельные гости закончили поздравлять молодоженов и разошлись по гостевым комнатам, счастливая донельзя Селма бросилась Брентеру на шею. Он растерянно обнял ее и поцеловал. Но на сердце у него было все так же неспокойно, горько, грустно.
Предательство Ольмы и самого себя? Да, возможно.
Хмельное вино успело отуманить разум, поэтому муки совести оказались не так страшны, как могли быть.
Брентер вымученно улыбнулся, поднял на руки Селму и отнес ее в свои покои.
Их ночь прошла довольно страстно и волнующе, но наутро Брентер ничего не помнил о случившемся. Судя по тому, как смущенно улыбалась и нежно ворковала Селма во время завтрака, который принесли им в постель, он умудрился не допустить не поправимой дурости и не назвать ее ночью Ольмой.
Так прошло несколько дней.
Днем шли дожди, ночью за окнами ожесточенно шумел злой ветер, приближая зиму. Очень часто Брентер засыпал около полуночи и думал перед этим, как же выбросить из памяти пронзительный взгляд Повелительницы Жизни. Она так прекрасна и мила, так невинна и непорочна, а он изменил их любви и перечеркнул все светлое, что было между ними.
Или, может, она и хотела бы таких его поступков.
Как узнать, если нет никакой связи с некогда любимой Ольмой?
В очередной раз проснувшись ранним утром в предрассветный час, молодой листар долго лежал и смотрел в черный потолок, а потом велел мальчику-слуге зажечь свечи и подать ему папирус, чернила, перья. Сердце билось от вновь возникшего чувства, а по щекам текли слезы. Повелитель Смерти никогда не плакал, даже если ему в детстве доводилось забирать человеческие души в небытие. Но сейчас совсем другой случай.
— Мы плачем не о бедствиях других, — сказал он горько и тихо, — а только о собственном к этому отношении.
— Что вы сказали, господин? — с удивлением переспросил мальчик.
— Ничего, — ответил Брентер довольно сухо и сел за стол. — Я буду писать письмо. Ступай.
И служка ушел, оставив Райтона в тяжелом и тоскливом одиночестве.
Кому он собрался писать? Императору, разлучившему с любимой женщиной? Только для того, чтобы испортить жизни четверых людей разом?
Глухо простонав от бессилия, Брентер прижал озябшие ладони к разгоряченному лицу. Его обуяла страсть, какой он не чувствовал в первую брачную ночь. Подумать только, как он слаб морально и телесно, несмотря на то, что является чуть ли не божеством! Желание обладать Ольмой и только ей одной, неотвратимая кара за это, и огромная нежность, застилающая его душу шелковыми лентами с самого дня их вынужденного расставания.
Где-то Ольма сейчас? Жива ли она? Здорова ли? А может быть, вынашивает чужого ребенка?
От этих мыслей Райтону захотелось перевернуть стол и в гневе растоптать свечи.
Сдержать свои чувства оказалось проще, чем он думал.
Так и не притронувшись к письменным принадлежностям, он надел зимнюю тогу, теплые башмаки и украдкой, будто вор, спустился из своей опочивальни, в сад. Здесь шумел ветер, стряхивая с мокрых черных стволов деревьев отцветшие красные листья. Воздух пах пряным дождем и старой прелой травой. Низко нависшее серое небо оставалось серым и темным. Душа сжималась от глухой, невыносимой, мучительной тоски.
Брентер хотел было протянуть руки к мокрым кустам, чтобы намочить ладони ледяной водой и умыться, привести себя в чувство, но…
Ольма.
Она была здесь.
Беловолосая прелестница, лишившая его спокойного сна и мирного существования, стояла за тонкой резной решеткой ограды, положив маленькие ладони на стальные прутья, и с надеждой смотрела на Брентера.