Тепло идет от печи или очага?
В одной из комнат горел свет, и Брентер поспешил заглянуть туда. Наверное, это самая маленькая комнатушка с деревянной колыбелью. Там, среди одеял, сидел рыжеволосый ребенок в белой рубашонке, и удивленно оглядывал пустое помещение.
— Стефан? — зачем-то спросил Брентер, и только потом вспомнил, что малыш не даст ответа.
Ганс Дальгор писал, что мальчик должен быть рыжеволосым. Возможно, это и аранийское дитя, но почему он тогда один? Вывод напрашивался сам собой.
— Я спасу тебя, — шепотом пообещал Брентер и начал приближаться к колыбели.
Шаг, второй, третий. Осторожно, еле слышно, крадучись.
На пятом шаге Стефан ожидаемо скуксился и громко заплакал, испугавшись чужого человека.
Этого еще не хватало…
Вздрогнув от плача ребенка и шуршащего звука шагов за спиной, Брентер резко обернулся. Чутье Смерти четко подсказало ему: опасность совсем рядом! Правая рука дернулась к клинку в ножнах, но прежде чем он успел напасть на подкрадывающихся врагов первым, в воздухе раздался свистящий звук. Со стороны ребенка горел скупой свет пары свечек, со стороны пришедших сгущался мрак.
Плеть?
Нет, это был аркан. Давнее и подлое орудие проклятых аранийцев, перенятое еще Творец весть от кого. А в уши лез насмешливый голос невидимого в полумраке захватчика:
— Попался! Он наш, парни!
Ни вдохнуть, ни крикнуть, ни вырваться.
Рывок, боль, крепкий удар кулаком по голове. Темнота стала еще чернее, сознание улетучилось восвояси, и только удушье оставалось с Райтоном до последнего ощущения бытия.
Он снова оказался затянутым в серую туманную дымку, на странном острове, где ютилось пустое поместье. Дышалось легко, шаги давались проще, он словно плыл над землей и над полом, не чувствуя больше ни усталости, ни страха, ни сомнений.
— Творец? — хриплый, надтреснутый голос все-таки остался с ним. — Я умер?
— Нет, Повелитель Смерти, — добрый старческий ответ не радовал, но и не печалил. — Твой час еще не настал.
Глава 16. Допрос и спасение
Брентер то выныривал из темноты, то снова погружался обратно.
Один раз он даже обнаружил себя лежащим на холодном полу островного замка, в таинственном небытие, принадлежавшем только Повелителям и Повелительницам. И тут же удивился, что у него крепко связаны руки за спиной. Потом — снова беспамятство. Сколько времени это продолжалось? Показалось, что целую вечность, но на самом деле недолго.
Голова гудела и раскалывалась на части, стоило только прийти в себя. Пересохло во рту.
По-настоящему он очнулся в темноте и холоде, и долго сидел без движения, пытаясь прийти в себя. Просто открыть глаза и осмотреться не помогало. Кажется, его бросили в подвал или заперли в комнатушке без окон.
Хуже тьмы — только тревога перед неизвестностью.
Но он заставил себя мужественно ждать, пока кто-нибудь придет. А как иначе? Звать на помощь смешно и нелепо, раз угодил в плен.
Долго терзаться тревожными мыслями не пришлось. Очень скоро где-то хлопнула дверь, послышалась хриплая ругань на ломаном аранийском, и кто-то громко затопал к пленнику. Брентер с усилием поднял голову.
Надо смотреть вперед. На приближающийся источник света, в глаза пленителю, Сердце колотилось, словно желая выскочить из груди, пересохло во рту, но он не отводил взгляда. Араниец между тем подходил все ближе. У него факел?
Глаза, отвыкшие от яркого света, немедленно заслезились.
— Здравствуй, фиаламский листар, — проклятый враг чеканил каждое слово. — Как ты уже понял, твое задание от императора с треском провалилось.
Вместо смиренного признания поражения Брентер скривил губы в презрительной ухмылке.
— И откуда ты знаешь, что за задание?
— Пока не знаю, — сообщил мужчина. — Но ты мне сам обо всем расскажешь.
Закололо тысячей крошечных игл ладони связанных за спиной рук. Брентер невольно поморщился.
— Откуда ты знаешь, что я листар?
— Слишком отчаянный и глупый для благородного фиаламца. Эти берегут свои шкуры и стараются избежать боли, проблем, смерти… — араниец немного помолчал и поднес факел к самому лицу пленника. — Если ты сознаешься в содеянном, я гарантирую тебе справедливый суд и возвращение на родину.
— Проблема в том, — ухмыльнулся Райтон, — что мне не в чем признаваться.
— Хорошо, — к его удивлению араниец ничуть не разгневался. — Тогда, наверное, ты хочешь пить?
С этим враг угадал.
— Нет, ничуть.