— Страж, приспособятся ли к этому миру слуги? Смогут ли они размножаться?
— Думаю, да. Во всяком случае, ближе к экватору есть жизнь, представленная двуногими гуманоидами, очень похожим на слуг. Мы можем формировать их в соответствии с нашими потребностями.
— Это хорошо. Мне не хотелось бы провести свой последний век в одиночестве.
Свет, прохладный ветер, запах текущей воды — все это кажется мне еще чужим. Я спрашиваю себя, сколько пройдет времени, прежде чем они превзойдут меня.
— Мы должны оставить здесь книги по истории.
Она смотрит с пренебрежением, ее фасеточные глаза блестят на солнце.
— Кто их найдет, Страж? Кто? Мы единственные путники. Слуги не располагаются духовностью. Они не могут вступать в контакт, не могут устанавливать связи. За нами никто не последует. Миры столь многочисленны, как пылинки в солнечном луче.
— И тем не менее, ведь я — Страж. Книги по истории будут сохранены.
На холм чопорно поднимается слуга и зовет нас к обеду. Он небольшого роста, у него толстые руки и ноги, нет крыльев, голова его на уровне моей, когда я сижу, и у него есть грива. «Изменятся ли они, чтобы обрести способность жить в этом мире? — спрашиваю я себя. — И переживут ли они, наконец, нас при их быстрой смене поколений?»
Поскольку он лишен способности к языковому общению, то сгибает свои гибкие руки, являя собой пародию на обычный жест выражения почтения. У него желтые глаза, в которых очень мало интеллекта, но ведь эволюция умеет делать удивительные прыжки.
Поразительно, если они выживут и создадут империи, когда мы исчезнем. Их глаза похожи на жемчужины, они желтые, как солнце, которого мы — я вспоминаю об этом — никогда больше не увидим. Я выхожу из состояния покоя, чтобы поскорее спуститься с холма…
Вспышка боли. Отказ. Страх.
Гладкие стены, состоящие из полуметалла, и заботливо сохраненные остатки техники, находящиеся в Коричневой Башне. Садясь, я замечаю, что мое тело как бы одеревенело.
Воздух прохладен. Есть уровни ниже этого, как я знаю, в скальных породах под внутренним городом. А над этими защищенными помещениями находятся обожженные солнцем, пыльные улицы Касабаарде. Я бы охотно вышла сейчас на свежий воздух, хотя соприкосновение с мшистой травой все еще в моей памяти…
— Кристи, послушай меня.
«Когда это происходит?» — спрашиваю я себя. Время не воспринимается как прошлое, если его узнаешь. Существует только вечно длящееся Сейчас.
— Хорошо ли вы себя чувствуете?
Рядом со мной обитатель Топей со сдвинутой назад маской. Разве обитатели Топей всегда были в Касабаарде или все происходит в другом месте? Нет, я знаю его имя: Тетмет. Выражение его лица довольным назвать нельзя.
А этот старый человек… Чародей?
Как нас может быть двое?
Он говорит еще раз:
— Кристи?
— Я думаю… Я не уверена. Это еще одно воспоминание? — Я потираю себе виски, пытаясь ослабить боль. — Когда я проснулась?
Обитатель Топей протягивает мне чашу с жидкостью. Она горячая, сладкая, терпка. Она обжигает горло. Это физическое ощущение возвращает меня в реальность.
Старый человек смотрит на меня несколько испуганно.
— Это эффект, которого я не смог предвидеть, мне очень жаль. Поверьте мне, вы больше не в машине. Сейчас вы воспринимаете все непосредственно, не в моих воспоминаниях.
— Ваши воспоминания? Не мои? — Все мое тело болит: кости, суставы, сухожилия и мышцы. Я смотрю вниз, вижу незнакомые руки, обхватившие чашу. Короткие пальцы, кожа, потемневшая от загара под звездой Каррика. — Сколько времени… сколько времени это продолжалось?
— Сейчас полдень, — говорит обитатель Топей, — вы начали вскоре после восхода солнца.
Старик успокаивает меня.
— Недолго, хотя вам так не кажется.
Ко мне возвращаются подробности. Голова проясняется. Но тут было что-то еще… Да.
— Вы сказали, что хотели записать мою память. — Я чувствую напряжение, означающее страх. — Нам бы лучше поскорее закончить с этим делом.
— Это не нужно, Кристи. Это уже произошло, пока вы здесь находились.
— Уже? Я…
— Это произошло, — говорит старец. Мне потребовалось увидеть недоумение на лице обитателей Топей, чтобы понять, что сказано это было по-английски. А старый человек смотрит на меня с таким выражением на лице, которое мне одновременно знакомо и незнакомо. Я уже видела его однажды.
В зеркале.
26. ИГРОКИ В ОХМИР
Меня ослепил солнечный свет, когда я вышла из Коричневой Башни. Стали слезиться глаза, я начала жмуриться и моргать и тут поняла, что этим хотела добиться уменьшения светового потока, что пыталась моими мышцами земного человека привести в действие что-то, чего у меня не было: третье веко. Я поспешно надела маску.
— Вы должны еще раз прийти в Башню, — сказал Чародей. Тень входных ворот скрывала его лицо. Но его голос и манера речи были мне очень хорошо знакомы. — То, что я узнал о вашем мире, нуждается еще во многих пояснениях. Возможно, и у вас есть подобное ощущение?
— Да, я… я снова приду, да. — Я была в напряжении и нервничала я чего-то ожидала… Может быть, самой малой боли, которая пробудила бы меня в какой-нибудь иной реальности?
— Будьте мужественны, — сказал старик. — Через некоторое время это пройдет.
Я еще раз пообещала ему снова прийти, и оставила его. Идя по саду, я все еще испытывала легкое недомогание. Меня преследовали мгновенно проносившиеся в голове воспоминания. На покрытых песком улицах мне попадались ортеанцы в светлых одеждах, и я смотрела им вслед.
«Я знаю, что чувствуешь, являясь тобой, знаю, как ты двигаешься, прикрываешь перепонками свои глаза, как страх заставляет дыбом вставать волоски гривы вдоль твоего позвоночника и сжиматься в кулаки твои руки, вооруженные длинными ногтями. Я это узнала».
Обратная дорога до Суниара была долгой. Я неважно чувствовала себя в своей собственной шкуре.
В домах-орденах невозможно было найти ни палочек для письма, ни пергамента — они обходятся без подобной жизненной потребности, — поэтому я заплатила таможенную пошлину и вошла в торговый город. Мне нужно было написать что-то вроде отчета, прежде чем я забыла бы все подробности, поскольку у меня нет такой эйдетической памяти, как у Чародея. Попытка вспомнить видение подобна стремлению задержать движение песка.
Вернувшись в Суниар, я записала их, пока они со всей ясностью сохранялись в моей памяти.
Бесполый, просветленный облик Бет'ру-элена в дни основания Пейр-Дадени, Керис и пожар в Кель Харантише во времена возникновения Южной земли. И совершенное безумие Золотой Женщины, жившей в незапамятные времена в последние дни Золотой Империи. И Страж. Кто бы он ни был. Все это охватывало века. Но тут мне на помощь пришел рассудок, мне казалось, будто все эти события были вчера или даже сегодня.
Если смотреть на прошлое перед внутренним взором глазами земного человека, то многое оставалось непонятным. У воспоминаний, как и у снов, есть своя внутренняя логика.
На плоской крыше Башни стояли каменные чаны. В них из ярко-красного мха росли ветви кустарника с пепельно-серыми и фиолетовыми листьями. Между ними стояли скамьи, над которыми нависали тенты. Здесь можно было сидеть и любоваться видом куполов внутреннего города, обозревая все до самого порта. Свет дневных звезд слегка размывался воздушной дымкой.
Тишину нарушило гудение. Чародей посмотрел на небольшой купол в середине сада на крыше. Его половинки раздвинулись в стороны, и снизу на платформе лифта возник Тетмет.
Обитатель Топей подошел к нам, бросая на меня обычные недоверчивые взгляды, и передал старцу какое-то послание.
— Это вас также могло бы заинтересовать, Кристи, — сказал Чародей и медленно прочел: — Т'Ан Сутаи-Телестре и такширие вернулись в Таткаэр… Первая неделя дуресты, да, верно оно шло сюда три недели. — Он улыбнулся. — Иногда известия идут довольно медленно.
— А есть ли новости насчет убийства Андрете? — Если бы они нашли преступника… Внезапно меня охватило волнение.