— Зачем ты говоришь мне все это? Я знаю, что ты никогда не согласился бы ни бескорыстно держать Теренцию в своем доме, ни давать мне отеческие наставления, в которые сам едва ли веришь.
— Ты не стал вежливее! Подумать только, что ты несколько лет учился у меня! Я бездарный учитель.
— Ты уклонился от моего вопроса. Или тебе неприятно отвечать на него?
— Нисколько. Я любил твоего отца. Он верно служил мне во время войны со Спартаком. И я был глубоко опечален его смертью. Но отец Теренции — мой старинный друг. Хотя я и тебе знаю настоящую цену. Почему же мне было не приютить Теренцию? Между прочим, признаюсь тебе, что я тогда понятия не имел ни о вашем разводе, ни о ее втором замужестве. Поверь мне.
— Разумеется, верю. Я же не могу залезть к тебе в душу, чтобы проверить, правду ты говоришь или нет. Я знаю только, что, обзаведясь женой, Фабий должен был оплатить долги ее мужа.
— Уж не сам ли ты собирался заплатить мне долг? Наверное, из своего центурионского жалованья? Это при условии, что тебя не убьют на службе.
— Я думаю, такой крупный банкир, как ты, может позволить себе пойти на риск ради крупной поживы.
— Мои расходы весьма велики, не думай, что я могу разбрасываться деньгами.
— Говори, что ты предлагаешь.
— Очень выгодное для тебя дельце. Мне кажется, ты еще долго не сможешь найти достаточно средств, чтобы заново отстроить виллу Марция. Продай ее мне и спокойно отправляйся в поход.
Он откинул крышку с сундучка и вынул лист с надписью. Все было разыграно, как в театре. Мы играли трагикомедию. Наверное, и следующая моя реплика была предугадана Крассом:
— Ты выручишь от перепродажи твоего дома вчетверо больше. Дом находится на самом Палатине, это родовое жилище Анка Марция, одного из семи царей Рима. Какой-нибудь новоявленный богач дорого заплатит, чтобы занять его.
— Я полностью согласен с тобой, но что тебе остается? У тебя нет денег, чтобы привести дом в порядок, достроить его, навести лоск. Или ты хочешь, чтобы я все это сделал для тебя бесплатно? Для меня достаточно того, что ты провалился на выборах. Я не виноват, что смог потратить на них лишь полмиллиона сестерциев, тогда как твой противник выложил миллион, я и так сильно помог тебе. Я не могу больше рисковать такими деньгами. Что ты сказал? Послушай, Тит! Тебе нужно было продать этот дом, когда он был цел и невредим, да еще и виллу в Кампании в придачу, все отдать, чтобы истратить на избирателей полтора миллиона и победить, а не надеяться на свой мнимый авторитет и славу своих предков. Ты был слишком осторожен, а тебе нужно было прыгать с разбега, чтобы либо преодолеть пропасть, либо свалиться в нее.
— Мне остается сожалеть, что твои советы даны мне слишком поздно. Впрочем, я согласен с тобой и в другом: в том, что я оказался бестолков как в делах, так и в политике. Я везде потерпел поражение. Поэтому давай свой вексель, на нем не хватает только моей подписи. Ты хочешь знать, какую цену я назначаю?
— Да, говори.
— Продай мне по сходной цене рабов, которых ты забрал у Теренции.
— Да ты с ума сошел! Ты потеряешь по крайней мере пятьдесят тысяч сестерциев. Зачем тебе теперь эти рабы?
— Без них я не подпишу купчую…
Я нашел своих домашних в подземной тюрьме. Не стесняясь присутствия Красса, я расцеловал их изумленные лица. Губы их шептали слова благодарности, руки дрожали от волнения. Это была радость людей, убедившихся, что дружба и верность еще живы в этом мире, каким бы жестоким он ни был, что сын может остаться преданным отцовскому завету.
На плечах Котуса горели красные полосы — следы от ударов бича, запястья и щиколотки кровоточили — с них только что сняли оковы. Красс сказал извиняющимся тоном: