— С тех пор как легионы Рима встали лагерем неподалеку отсюда, люди перестали опасаться, что сосед нападет на тебя, клянусь Кернунном!
Он откусил кусок от своего ломтя мяса, долго жевал его, потом запил медовым вином и продолжил:
— Мне жаль, незнакомцы, но вам нужно поискать поддержки в другом месте. У нас с Римом мир.
В других селениях нас встречала та же доброжелательность, но и те же нескромные вопросы, то же изумление при упоминании о бесчинствах римских солдат.
— Здесь, — отвечали нам, — они никого не трогают. Их даже не видно. А знать перестала грызться между собой, как только они появились.
Один гончар рассказал нам, вытирая измазанные глиной руки о бедра:
— Я видел их здесь. Дней десять назад приезжал офицер с перьями на шлеме и три других солдата без перьев, с ними были купцы, торгующие в лагере. Они осмотрели мои печи, сарай, я подписал большой заказ. Если так пойдет и дальше, мы разбогатеем.
— А если они хитрят? Если они всего-навсего что-то разведывали, а потом заберут твоих парней и сделают их гладиаторами? Если они силой заставят вас служить в их легионах, как это было у нас в Нарбонии? Или заставят вас воевать с вашими собратьями?
— Им не нужно было ничего, кроме моих кувшинов и мисок.
— Возможно, ты скоро будешь говорить о них по-другому.
— Не убеждай меня, чужеземец, я верю своим глазам.
— Так говорят все до поры до времени…
После того разговора с гончаром Котус сказал мне с укором:
— Тебе нравится новое занятие?
Я был задет:
— Если оно тебе не по душе, возвращайся в лагерь.
— Я не могу оставить тебя одного.
— Тогда зачем задавать такие вопросы?
— Ты злоупотребляешь гостеприимством этих добрых и мужественных людей. Иногда я уже не могу понять, на чьей ты стороне: мне начинает казаться, что ты по-настоящему ненавидишь римлян.
— Меня заставляет их ненавидеть моя роль. Иначе мне не будут верить.
— Мне неприятно смотреть на это.
— Повторяю: ты волен вернуться. Я даже приказываю тебе вернуться, если поход тебе в тягость. Тем более что недовольство написано у тебя на лице, оно погубит нас.
— Ты несправедлив, хозяин. Постарайся понять, я боюсь только за того, что ты перестанешь быть таким, каков ты есть сейчас.
— Мне нельзя быть другим?
— Это просто невозможно. Собаки тебя любят…
— Но для них не существует различий между людьми.
— Не только собаки. Где бы мы ни появились, тебя сразу окружают дети.
— Мой шлем забавляет их, вот и все.
— Дети открывали перед тобой свое сердце, как и мы когда-то, твои слуги. Люди тянутся к тебе, а ты заманиваешь их в ловушку.
— Пока что в нее попало немного дичи. Подождем более крупной добычи.
На пятый день мы увидели вдали башни укреплений Ратиака. Наши кони шли нетерпеливым шагом по дороге к воротам, обнюхиваясь с лошадьми пиктонов. Мы обгоняли тяжелые повозки, груженные брусьями и мешками, возничие бодро приветствовали нас, взмахивая кнутами. На одной из телег ехало целое семейство, все как один весело кивали нам, махали руками — непривычно много внимания! Попался военный, который вел под уздцы великолепного, белого, как пена, скакуна, он что-то прокричал нам.
— Скорее всего свое имя, — шепнул Котус.
Мы въехали в город вместе с вереницей повозок, думая, что остались незамеченными. Но стража слишком долго смотрела нам вслед. Я задавал себе вопрос: что могло столь привлечь их внимание в нашем облике? Надо сказать, что в последние дни у Котуса не раз возникало подозрение, что кто-то следит за нами. Он спрыгивал с коня и прикладывал ухо к земле, но ни разу не уловил чего-либо подозрительного. Лишь однажды какой-то всадник встал на ночлег в ельнике неподалеку от нас. Но это мог быть любопытный крестьянин или слуга помещика, по чьей территории мы проезжали, или же просто опасливый путешественник. Одним словом, когда мы проезжали по главной улице городка, с интересом разглядывая строения, десяток воинов, ощетинившись копьями, окружил нас и заставил вернуться к бревенчатому срубу, зубчатые башни которого возвышались над воротами и над всем городом… Мы прошли под портиком, напоминающим наши триумфальные арки, но в отличие от них он имел в окошке брусья, скрепленные крест-накрест, позже я узнал об их предназначении. Посреди широкого двора, вымощенного булыжником, нас заставили встать на колени и обезоружили. Бесполезно было сопротивляться, с нами даже не разговаривали, только угрожающе усмехались… Старший среди воинов вошел в дом и доложил о поимке, но после этого ничего не изменилось. В полдень нам вынесли кувшин с водой, по миске похлебки и ломтю хлеба. Котус ел с жадностью подростка. Признаюсь, у меня не было такого хорошего аппетита. Чтобы не терять даром времени, я запоминал частоту и время смены караула у ворот, отмечал расположение построек и высоту стен, изучал запоры на воротах. Наконец воин доложил о нас, вышел из дома и подошел к нам. Его начальник, сам вергобрет Ратиака, соизволял повидать пленных.