Павлюк сделал вольт налево и воскликнул:
— А, Ефросинья Даниловна! Пардон, Фросенька, тысяча извинений, дорогая!
Очередной Фроськин возлюбленный — фельдфебель роты тяжелых танков — вчера отбыл на передовую. Части гарнизона одна за другой отправлялись на фронт, и Фроське все труднее было находить щедрых посетителей своего веселого дома. Томимая скукой и предчувствием плохих перемен, она вышла за калитку и остановила Павлюка, надеясь снова завлечь его к себе.
Но разглядев наметанным глазом горлышки двух бутылок в свертке, она поняла, что они припасены для другой женщины, и злоба вновь обожгла мстительную Фроськину душу. Она давно бы донесла в гестапо на Оксану Ивановну, но остерегалась и без того злых соседей, и потому хотела убрать ненавистную старуху чужими руками. На правах брошенной любовницы она заговорила с Павлюком фамильярно:
— С Галькой теперь гуляешь, Иван Трофимыч? — и ткнула рукой в сверток. — Стараешься, носишь?
Павлюк довольно ухмыльнулся. Как ни низко ставил он эту Фроську, а все-таки ее обида приятно пощекотала его самолюбие: не забывает, ревнует даже. И свободной рукой он бесцеремонно притиснул к себе податливое тело женщины.
— Что поделаешь, Фросенька! Сама знаешь: шоколад женщину мягчит, а вино горячит. Не обижайся, ты ж без меня не скучаешь!
Фроська вывернулась, оттолкнула его.
— Ну, тогда не лапай, иди, да не забудь старуху угостить. То клял ее, а теперь низко кланяешься! Когда еще сулил мне упечь ее в гестапо!
— Всему, Фросенька, срок, — игриво пропел Павлюк, — сначала белочка, потом свисток!
Сделав прощальный жест рукой, Павлюк пошел домой, продолжая напевать. Мало ли что он обещал! Остаться в пустом, без хозяйки, доме ему не хотелось, а менять квартиры было не в его натуре: то ли лучше будет, то ли нет. Оттого мирился с выходками вздорной старухи, утешая себя, что за все рассчитается в день отъезда.
Он предвкушал встречу с Галиной. Но уже на крыльце услышал шум в доме. «Опять воюет баба-яга!» — подумал он и остановился возле комнаты Галины.
— Все ж таки я тебя за племянника считала, — кричала Оксана Ивановна, — а коли ты с немцами снюхался, так выматывайся, зараз я тебя знать не знаю…
— Вы, мама, не очень командуйте, — рассерженно вставила Галина. — Дом не только ваш, а Семен ко мне в гости приехал…
— Та нет же, Галина, я и к тетке Оксане, — сказал просительный мужской голос. — Вы послушайте, тетка Оксана…
— Замолкни, Семен! Господи-Иисусе, вот наказанье! Истинно, два сапога — пара с моей дурой…
«Кого она так честит? — подумал Павлюк и вспомнил встреченного днем, перед уходом в аппаратную, худого незнакомого человека с корзиной, искавшего Оксану Ивановну. — А ну поглядим, что там за племянник!»
Сдвигая на живот кобуру с пистолетом, Павлюк открыл дверь.
Спиной к стене стоял истощенный мужчина в вышитой косоворотке. Перед его носом Оксана Ивановна размахивала деревянным половником. Галина понуро сидела на тахте. Все разом взглянули на вошедшего офицера.
— Добрый вечер! — сказал Павлюк, кладя сверток на стол.
Мужчина отвесил поясной поклон. Старуха погрозила дочери и, не удостоив Павлюка ни словом, вышла в коридор. Галина хмуро поднялась навстречу офицеру.
— Знакомьтесь, Иван Трофимыч, это брат мой двоюродный, Семен. Из-под Юзовки приехал нас проведать.
— Ого, издалека! — покачал головой Павлюк. — И за что эта ведьма накинулась?
— Закоренелый она человек, господин лейтенант, — незлобиво сказал Семен. — Я шофером в сельпо работал. В тридцать пятом году втравили меня в дело. Хапнули с базы текстиль и влопались. Начальство, как водится, в стороне, а я в бороне. Десятку припаяли на северное строительство. А теперь смылся, махнул через фронт. Господин немецкий комендант меня секретарем сельуправы назначил, вот и служу там. Ну, решил у родных побывать. Господин комендант мне и отпускное удостоверение выдал, — он протянул Павлюку свой «Рersonalausweis».
— Да, там не курорт, — сказал Павлюк, возвращая документ и приглядываясь к бескровному лицу Семена.
— Неволя — не смех, господин лейтенант, — поскреб Семен впалые щеки. — Вы бы поглядели, какой я оттуда вернулся. За колючей проволокой не сладко…
С треском хлопнула парадная дверь. Галина выбежала с криком: «Мама, уже поздно, вас арестуют!» Павлюк выругался, а Семен примирительно сказал:
— Ее могила исправит, господин лейтенант!
— Вот мы и отправим ее в могилу для исправления, — скаламбурил Павлюк. — Ну, чёрт с ней, лучше выпьем и закусим.
Он развернул сверток и, когда Галина возвратилась, заглянул ей в лицо, сказал, незаметно переходя на «ты»: