— Мой вам совет, Иван Трофимыч, рассказывать толком. Вы не знаете Семена, это ужасный человек!
Павлюк смотрел на нее хищником, запертым в клетку. Эта приманка погубила его! Но они ничего не дознаются. Все равно пощады не вымолишь. Он харкнул кровью на пол.
— Попомните еще лейтенанта Павлюка. Захлебнутся русские в крови со своим наступлением.
— Последний раз спрашиваю — будешь говорить? — сказал Виктор, взглянув на часы.
— Нет! Расстреливайте! — торжествовал Павлюк предсмертную победу.
И тогда к нему подошел Семен. Он сдерживался, наблюдая за Виктором, но в нем все кипело. Что за благородный допрос! Комендант Вальтер не нянчился с пленными. Семен поклялся мстить око за око, зуб за зуб, когда адская боль пронзила спину и зашипело горелое мясо под раскаленным тавром коменданта. Нет, эта тварь заговорит! Пробуя на ноготь отточенное лезвие плоского немецкого штыка, Семен мрачно буркнул:
— Зачем стрелять! Я тебя резать буду!
— Как резать? — пролепетал Павлюк, ослепленный жалом штыка.
— Как мясники ваши! — многозначительно пообещал Семен и плашмя кончиком штыка приподнял голову Павлюка. — Ну, смотреть на меня! Свастику вырежу, потом год твоей смерти…
Виктора покоробила такая жестокость, но Семен, забыв свое обещание Рябинину, свирепо отпихнул его:
— Не лезь! У меня с ними свои счеты, — и процедил сквозь зубы офицеру: — Ну!
Слово «мясник» и блеск стали напомнили Павлюку котельную школы, превращенную в следственную камеру изобретательного фельдфебеля Рюдике. Его затрясло, зубы выбили дробь, и, завороженно глядя на Семена, он пробормотал:
— Нет, резать нельзя, не надо резать… Я скажу все…
Того, что Павлюк выложил, заикаясь, было достаточно. Виктор кивнул курчавому партизану:
— Ну, Андрюша, возьми его под свою опеку. Ты таких любишь!
— Люблю, как клопа в углу, где увижу, там и задавлю, — проворчал партизан, уводя Павлюка на кухню.
— Слыхали, чем дело пахнет! — спросил Семен товарищей. — Не дай бог, завтра — послезавтра штурм. Чёрт их знает, что фрицы на направлениях главного удара наготовят. Катастрофа может быть…
— Да, дело серьезное, — сказал Виктор. — Поспешить надо и с Боженко посоветоваться. Может, лучше переправить тебя, Семен, на самолете к командующему армией…
— А ты знаешь, что такое перестроить наступательную операцию! Тут доказательства нужны!
— Ну, и будут у тебя доказательства, — прервала спор Галина. — Документы возьмете с собой и Павлюка поберегите.
Она подгоняла товарищей. Барон должен ждать ее в ресторане в половине десятого. Семен опять было воспротивился, но Виктор воспользовался властью командира.
— Не спорить! Быстренько наводим порядок.
Мужчины унесли на кухню бутылки и стаканы. Укладывая в чемодан вещи из шкафа, Галина сказала матери:
— Кончилось ваше житье тут, мамочка. Девушка за вами скоро придет. Не забудьте, Тоней звать…
Но Оксане Ивановне было страшно уходить из дому, где прошла почти вся ее жизнь.
— Ну, право, мама, вы, как маленькая! — с досадой сказал Семен. — Ведь объясняли же вам. За этого чёрта по головке не погладят. Гестаповцы придут — худо будет! Надо сделать так, будто кто-то ограбил ваш дом… Уносите все со стола.
— О господи-Иисусе, твоя воля, — тяжко вздохнула Оксана Ивановна, суетливо прибирая остатки пиршества. — А еды сколько! Когда я это колбасу ела? — она пососала, причмокивая, ломтик, но, увидев укоризненный взгляд дочери, тут же всполошилась: — Да несу ж, уже несу…
Виктор был готов идти, но Семен прощался с женой, и партизан из деликатности вышел в прихожую. Галина поцеловала мужа.
— Осторожнее, Сеня, дело рискованное…
— Сама берегись…
Говоря это, Семен сжимал ладонями нежное разгоревшееся лицо жены, поглаживал пальцем висок, где отдавались удары ее сердца, а душа его ныла, точно предчувствуя беду. Блестящие темные глаза так же светились любовью к нему, как на станции в Одессе, но тогда была у него хоть надежда, что ей-то ничто не угрожает. А теперь, как отведет она от себя ищеек гестапо?
Часы Галины тикали у него на плече, он слышал, как звенят, уходя, секунды, и медлил, страшась покинуть ее, и не находил слов, способных перелить в нее всю силу его любви.
В кладбищенскую тишину улицы ворвалось фырчанье подъехавшей к дому машины. И от этого звука будто стена выросла между Галиной и Семеном. Он растерянно приподнял шторку на окне. Виктор подтвердил в раскрытую дверь: «Машина!» Это была непредвиденная ситуация, и мужчины ждали решающего слова разведчицы.