Эти «двадцать лет» меня порядком разочаровали. Исходя из слов брата-управителя получалось, что Ганса не было в Дорч-ган-Тойне и я не найду здесь его следов.
— У меня две причины прийти сюда, брат Квинтен. Первая из них — Горрграт. Мне нужно как можно быстрее попасть в Чергий.
— Недавно один путник преодолел его, но он шел со стороны Чергия. Подъем с той стороны хребта гораздо легче, чем с этой. В прошлом году братья поднимались туда, установили крест в честь Богородицы. Один из них погиб на спуске, провалившись в трещину, и еще двое получили обморожения. Это сложная, если не сказать опасная, дорога.
— Я знаю о рисках, — кивнул я.
— За трактом не следят уже несколько веков. Он сильно разрушен. Осталась лишь тонкая тропа, но ее видно, только когда нет снега. А как вы можете заметить, наверху он лежит.
— Вы считаете, что перевал сейчас непроходим?
— Проходим, — подумав, ответил он. — Но очень непрост. Идти через него можно, только если вы очень сильно торопитесь и не желаете тратить недели, чтобы добраться до других трактов.
— На тех дорогах война, — повторил я то, что уже говорил Проповеднику. — Рисков на них ничуть не меньше, чем на безлюдном перевале. Даже больше.
— Ваша правда, господин ван Нормайенн. Порой люди гораздо опаснее гор. Вам требуется какая-то помощь от монастыря? Мы всегда готовы поддержать представителя Братства.
— Я не откажусь от дополнительных теплых вещей.
Монах улыбнулся:
— Это возможно. Когда вы планируете уйти от нас?
— Завтра. Перед рассветом, — подумав, ответил я. — Тогда у меня будет шанс преодолеть перевал до наступления ночи.
— Разумно, — оценил мою идею монах. — Я скажу брату Яцзеку, чтобы теплые вещи принесли в вашу комнату.
— Спасибо.
— А вторая причина? Вы говорили, их две.
Роман предупреждал меня, что некоторые вопросы могут быть опасны, но я не для того сюда шел, чтобы не задать их:
— Также я надеялся что-нибудь узнать о другом страже. Я знаю, что он направлялся в ваш монастырь, но в Арденау не вернулся.
Это было ложью, я не знал, куда шел Ганс, но решил посмотреть реакцию. На лице брата Квинтена отразилось лишь удивление.
— Страж? К нам? Нет, никто из Братства не посещал монастырь. Вы первый за многие годы.
— Хм… Я был уверен, что он приходил к вам, и надеялся, что вы прольете свет на его исчезновение.
Равнодушное пожатие плечами:
— Я, конечно, не всегда был здесь, в миру много работы, но обязательно бы услышал, если бы к нам заглядывал кто-то из стражей. Такие гости у нас большая редкость, были бы разговоры. Сожалею, но ничем не смогу вам помочь, господин ван Нормайенн.
Я не стал скрывать свое разочарование:
— Очень жаль.
— Зачем он шел в монастырь?
Вопрос был невинный, но я насторожился. Возможно, это ничего не означает. А быть может, от моего ответа зависит очень многое. Так что я ответил правду:
— Не знаю. Никто в Братстве не знал. Он предпочитал не распространяться о своем путешествии.
— Как давно это было?
— Десять лет назад.
Монах вздохнул:
— Возможно, он пропал где-то в горах. Места здесь пустынные и опасные.
— Возможно… — эхом откликнулся я. — Ну что же. Раз у вас его не было, то меня больше здесь ничто не задерживает, и я с чистой совестью могу отправиться по своим делам, как только помогу вам с самоубийцей. Спасибо, что уделили мне время.
Брат Квинтен поднялся вместе со мной, и в этот момент из соседнего зала раздался громкий металлический звон. Монах нахмурился, широким шагом подошел к двери, распахнув ее, выглянул.
— Что за чертовщина? — удивился он.
Карниз, на котором висела тяжелая бордовая занавесь, упал на пол, открыв ранее не видимую мне стену.
— Ух! — Вот и все, что я мог сказать, глядя на огромную фреску.
В длину она была больше десяти ярдов, в высоту — все пять. В отличие от той, что я видел в трапезной, эта оказалась яркой, словно ее нарисовали неделю назад. Но не это было поразительно, а талант художника. Мастер продумал все — перспективу, позы, падение света и тени, блики на лицах и полутона одежды, каким-то немыслимым образом сумев придать плоской картине объем — нарисованные фигуры, казалось, стоят за стеклом, в мире, где застыло время.
Ярко-алое небо контрастировало с белой, укрытой снежной периной землей. Кое-где снег растаял, и были видны темные проплешины обугленной почвы. На заднем плане черным силуэтом выделялось кряжистое дерево без листьев. Его ветви охватывало разгорающееся пламя.