Только Андрей, верный себе, каждый вечер перед тем, как уснуть, ходил некоторое время по комнате, крупно шагая и останавливаясь, и опять возобновляя свой почти бег, потом внезапно припадая к столу, стремительно, как к источнику, и записывая две-три-четыре строки.
Потом он быстро раздевался и засыпал так же скоро и крепко.
Андрей вышел вместе с Глебом; ему надо было пойти по делу в город, но он все откладывал — был ленив на дела; вместе с Глебом, однако же, выбрался. Им было почти по дороге.
Поворачивая с одной улицы на другую, Андрей вдруг ощутил непонятное беспокойство. Близко почудилось ему что-то очень знакомое, а может быть, и незнакомое вовсе, но, несмотря на то, так особенно охватившее душу. Было ясно одно ощущение, что, если не обернется, потеряет нечто очень ценное, дорогое и такое нужное для грядущего. И, обернувшись быстро, увидел ее профиль, — несомненно, ее, все той почти девочки, которую встретил на улице, когда ждал Глеба, бродя между поездами по городу. Он никак не мог ошибиться, — этот насмешливый угол губ ее он узнал бы среди целого света. Она опять шла одна, в сером, простом, таком девическом платье. Платье было не новое и уже коротко ей, открывало очень тонкие ножки в маленьких туфельках. На этот раз не было грусти. Впрочем, может быть, профиль скрывал, а грусть все оставалась в глазах.
Было первым движением у Андрея пойти за ней, и Глеб, почувствовав это, спросил:
— Тебе разве в ту сторону?
— Да, — инстинктивно ответил Андрей.
— Если не трудно тебе, дойдем вместе со мною до доктора, — попросил неожиданно Глеб, — что-то мне не по себе, не знаю сам, отчего.
Андрей посмотрел на него и сильно встревожился. Глеб был бледен, устал.
«Как я мог его бросить?» — подумал Андрей.
— Пойдем?
— Да, конечно.
Глеб взял его под руку и заметно опирался на руку Андрея.
— Хочешь, я тебе расскажу про ту девочку, дочь старика, чтобы не даром ты шел?
— Разве иначе было бы даром? Но расскажи.
Опять совпало так странно: Глеб, и рассказы о девочке, и та, кого только что встретил. И тогда, в день приезда, была та же странная близость обеих.
— Расскажи, — повторил он еще раз, видя, что Глеб продолжает молча идти.
— И грусть моя, может быть, оттого, что я вспомнил о ней.
— Ты только сейчас о ней вспомнил или думал и раньше?
— Только сейчас. Но думал, конечно, и раньше.
— Нет, вот сегодня, как из дому вышли, ты думал о ней? Андрей спрашивал с непонятной настойчивостью, но Глебу не показалось странным это его волнение, и, словно угадывая, что именно нужно Андрею, он ответил совершенно определенно и точно:
— Я вспомнил о ней, когда мы повернули только что за угол.
И, помолчав, продолжал:
— Видишь, девочку, ведь, украли у старика.
— Как украли? — невольно вздрогнул Андрей.
Он был под впечатлением совпадения Глебовых мыслей и мимолетного образа встреченной девушки. Пока еще смутная связь двух явлений была близка к прояснению.
— Украли цыгане. Отец был на работе — плотничал, мать тогда уже умерла, а девочка дома сидела возле избы и играла.
Проезжали мимо цыгане и украли ее. Очень затосковал старик: после смерти жены только она у него и осталась. Мучиться стал, по монастырям начал ходить… Я тебе говорил уже об этом. Но облегчения мало там получил, а только услышал в одном монастыре, что где-то в довольно дальней обители — рассказывал инок прохожий — нашли будто бы девочку, не нашли, а отняли, и как раз именно у цыган. Отправился туда старик, да указания, верно, дали ему неточные, долго толку добиться не мог. А потом узнал, уже достоверно на этот раз, что то действительно была его девочка, но не в северном дальнем монастыре, а как раз здесь, где мы с тобой, в этом городе, но тут с ней случилось самое худшее, что только может быть с девушкой, да еще с ребенком.
Глеб замолчал, а Андрей слегка похолодел, теперь ясно почувствовав, что это была она — в сером коротком платьице, обнажающем тонкие ножки, с застывшей грустью в глазах и с усмешкой еще по-детски припухлых губ.
— Сколько ей может быть лет теперь?
— Пятнадцать, шестнадцать.
— А когда это было?.. Там, в монастыре…
— Это уже года три-четыре назад.
— Двенадцати лет… — почти простонал Андрей.
— Старик говорил, что сами монахи… Ах, во всей этой истории такой ужас!.. Если думать о ней, так не знаешь, как оправдать… Хотя бы вот то, что просто живешь, дышишь, а не сходишь с ума… Да и не только просто живешь, а… — Глеб не докончил.
Андрей вместо ответа спросил еще раз:
— Скажи, Глеб, ты точно помнишь, что вспомнил о ней именно вон на том повороте, в тот самый момент, когда тебе показалось, что я хочу оставить тебя?
— Да, — ответил коротко Глеб.
— Отец приехал сюда, чтобы отыскать ее?
— Да.
— Ему указали, где она здесь?
— В городе, но где — неизвестно. Из монастыря попала в очень дурные руки, потом совсем куда-то исчезла и теперь опять появилась здесь. Старик второй раз уже приезжает за ней. Мечтает найти в этот приезд.
— Глеб!
— Что?
— Может быть, я отыщу ее.
— Что ты говоришь, Андрей?
— Может быть, я отыщу ее.
«Николай Платонович Палицын». — Они стояли уже у подъезда доктора. Глеб больше ничего не спросил. Андрей крепко пожал ему руку, повернулся и торопливо пошел, почти побежал назад.
Долго Глеб глядел ему вслед; потом позвонил.
XV
Андрей взял извозчика и быстро поехал по тому направлению, куда шла девушка в сером. Он хорошо запомнил ее, даже походка у нее такая характерная — чуть-чуть поднимется на носки, потом на каблучки опустится, и опять на носки, будто ныряет немного, колеблясь, как маленький бедный челнок, оставленный на произвол судьбы среди моря. Равнодушные, мощные волны, чуждые заброшенной, невеликой судьбе, катятся мимо него к своим неведомым целям, а челнок поднимется на нос, опустится на корму, и снова выглянет носом, и колеблется так, хранимый одним голубым небом — до первого ли ветра попутного или первой же бури, до своей, где-то уже готовой судьбы.
На одну секунду стоит Андрею закрыть глаза, и увидит ее, но нельзя закрыть, потому что с глазами открытыми живую надо найти, увидать среди всей этой пестрой, снующей толпы. Зачем найти, что будет дальше из этого, он и сам не знал еще хорошенько, но был полон одним желанием увидать ее снова.
Однако не было девушки нигде.
Строил Андрей всевозможные предположения, куда бы могла зайти она, зачем завернуть в тот или в этот переулок или в те ворота, и ездил неутомимо извозчик, покорный его указаниям. Но все было напрасно.
Проезжая мимо крытого рынка, Андрей взглянул на часы. Они показывали что-то совсем невероятное. Вынул свои — тоже. Около трех часов проездил Андрей, исколесив почти весь город. Как-то отдаленно смутно припомнил, что опоздал туда, где он должен был быть.
Но дальнейшая езда была совсем бесполезна. Надо было отпустить извозчика и придумать что-нибудь иное.
Полез в карман: Боже мой, он вышел без денег! Это даже насмешило его и чуть-чуть рассеяло напряженность той единственной мысли, что все время билась в его голове. Но в то же время немного и озаботило. Домой ехать он не хотел, казалось, что нужно что-то еще предпринять; до ближайших знакомых было тоже далеко, да и надоела бесцельная езда на извозчике.
Между тем тот давно уже подозрительно смотрел с козел на своего седока, который, вынув пустую руку из кармана, стоял, что-то обдумывая, на тротуаре.
— Ну, что ж, барин, слезаешь? — заговорил он сам. — И мне домой уж пора, лошадь замаялась.
Андрей придумывал, как ему быть.
— Что, денег нет, видно? — укоризненно проговорил старик. — А лошадь-то мне замаял вон как!
— Нету, — беспомощно сознался Андрей, но тотчас придумал уже. — Подожди, я достану.