— Нет, неохота, — ответил бас. — Жарко. И вообще, лень. Если кто-то и идет сюда, в чем я не совсем уверен, а точнее, даже совсем не уверен, то рано или поздно он выйдет на опушку.
— Правильно, — подтвердил тонкий голос.
— А на опушке кто?
— Кто?
— Мы.
— Верно.
— Так стоит ли бить ноги и драть шкуру в зарослях? У меня до сих пор царапины не зажили. Пробежались, а что толку? Ну, попадись нам еще Крысюк, мы с ним потолкуем.
— Точно.
— А теперь пошли назад, полежим, — подвел итог бас.
— Пошли.
Снова забухали шаги, на этот раз удаляясь. Ториль облегченно вздохнула.
— Кто это был? — спросил заинтригованный Чани. — И Крысюка они знают.
— Я ничего хорошего от такого знакомства не жду, — уклончиво ответила она.
— Так кто же это? — настаивал Чани.
— Я только сейчас вспомнила, — нехотя ответила принцесса, — что давно читала об этом звере в старинном манускрипте. С ним лучше не встречаться, будьте настороже.
Они вышли на опушку и спрятались за удачно росшим немного на отшибе толстым дубом. Лес закончился, теперь перед ними расстилалась каменистая равнина, постепенно поднимающаяся вверх. Отдельные пучки высокой сухой серебристой травы, пробившейся между россыпями серого щебня, тревожно шелестели на ветру. Несколько мертвенно-белых крупных цветов казались каплями краски, небрежно брызнутой на унылый, серый холст, и только еще сильнее подчеркивали мертвенность каменистого плато.
Косогор заканчивался плоской, как будто срезанной вершиной, на которой виднелись какие-то развалины. Огромные камни, раскатившиеся далеко в стороны, были покрыты бугристым черным налетом, напоминавшим толстый слой сажи, но гораздо более черным и на вид очень холодным. В развалинах можно было угадать остатки большой квадратной башни, когда-то окруженной стенами. Но теперь это была почти бесформенная груда камней.
— Что это? — спросил Хани.
— Пещера Ночи, — ответила Ториль шепотом, осторожно поглаживая рубиновую звездочку Золотого Факела. Ей явно было не по себе, но она, превозмогая страх, держалась спокойно.
— Надеюсь, нам не туда? — неестественно бодро предположил Чани.
— Ошибаешься, именно туда, — отрезала Ториль. — Никого не видно? — Она еще раз оглядела хмурую равнину, едва освещенную тусклым, жемчужно-серым светом.
— Ничего и никого, — сообщил Хани.
— Тогда вперед, — приказала она и первая, пригибаясь, быстро зашагала вверх по косогору.
Но не успели они пройти и половины пути, как раздался пронзительный, заливистый разбойничий свист, резанувший уши, и знакомый тонкий голосок обрадованно заверещал:
— Вижу, вижу! Идут, голубчики!
— О-го-го! — бухнул бас. — Идет обед!
Большой серый валун, поросший чуть колыхавшимся косматым мхом, поднялся и превратился…
Чани охнул не столько от испуга, сколько от удивления, настолько нелепой была эта пара.
Толстая округлая туша, более всего напоминавшая туго набитый мешок с шерстью, стояла на шести коротеньких лапах, покрытых чешуей. Средняя пара судорожно подергивалась, скребя землю, и из-под когтей летели выдранные комья. Шеи у мешка вообще не было, но зато голова завершалась внушительных размеров пастью, утыканной белыми сверкающими клыками. Длинный красный язык то и дело выскакивал наружу, как бы щупая воздух. Маленькие, совсем поросячьи глазки были почти не заметны среди неопрятной, свалявшейся шерсти, беспорядочными клочьями свисавшей со всех сторон. Но зато на макушке торчало огромное, похожее на лопух ухо, нежное и розовое, любопытно вертевшееся во все стороны.
Рядом с мешком на высоких тоненьких, того и гляди, переломятся, ножках покачивался олень. Точнее, зверь, похожий на оленя, так как морда у него была длинная и вытянутая вперед, вроде хобота. Она все время вертелась, с сопением принюхиваясь. Но глаза у него были замечательные — большие, зеленые, влажно поблескивающие.
А вот хвосты у этой парочки были совершенно одинаковые — длинные, тонкие, розовые и голые. И почему-то эти хвосты были связаны вместе кокетливым бантиком.
— Хватайла, вперед! — басом заорал мешок.
Но «олень» грациозно покачал головой и пропищал:
— Не-а, неохота.
— Так уйдут же!
Действительно, Чани, опомнившись, схватил Ториль за руку и поволок вверх по склону к башне. Следом большими прыжками мчался Хани.
— Не-а, не уйдут, — пискнул Хватайла.
Воздух наполнился странным гудением, как будто разом задели множество туго натянутых струн. Хани отчаянно закричал. Чани, повернувшись, сначала не мог понять, что происходит. Брат, лежа на земле, судорожно хватался за камни, за траву, сдирая руки в кровь, но какая-то неведомая сила волокла его назад. Мешок, стоя на четырех задних лапах, нетерпеливо приплясывал и уже вытянул две передние, растопырив когти. Он поуркивал от удовольствия. Приглядевшись внимательней, Чани различил две толстые прозрачные веревки или струны, почти незаметные, заканчивающиеся гроздьями мелких острых крючков, вцепившихся в куртку Хани. Эти струны втягивались прямо в глаза Хватайлы, подтаскивая Хани все ближе и ближе к нему.
— Хватайла, хватай! — приплясывал от нетерпения мешок.
— Кусайла, кусай! — радостно пищал Хватайла.
Чани попытался удержать брата, но глаза Хватайлы были сильнее, и его тоже поволокло.
— Помогите, — захрипел Хани.
Ториль, подбежав к ним, двумя взмахами ножа вспорола куртку Хани, освобождая его. Струны со свистом взвились в воздух, и Хватайла, не ожидавший, что сопротивление вдруг резко прекратится, перевернулся через голову и покатился по камням, увлекая за собой привязанного Кусайлу.
Братья, снова вскочив на ноги, опрометью побежали к башне. Но Хватайле не было нужды бегать! Снова послышался тот же звенящий гул, и Чани увидел летящие гроздья крючков. Не успев удивиться собственной ловкости, чисто инстинктивно он выхватил меч и попытался срубить их. Однако струны оказались прочными, и меч со стеклянным звоном отскочил. Но этого было достаточно — от удара крючки пролетели мимо.
Хватайла, хрюкнув от удивления, еще раз выпустил из глаз свое оружие, но Чани опять точным ударом отбил его.
— Хватайла, ну хватай же, — перешел на просительное поскуливание Кусайла. — Я есть хочу-у.
Хватайла попытался в третий раз, но и в третий раз Чани был настороже.
— Ну Хватайла-а… Есть же хочется!
— А мне-то что, — Хватайла, поняв безуспешность своих попыток, повернулся к путникам спиной. — Я всю жизнь мечтаю предаться спокойному отдыху, и всю жизнь ты мне мешаешь.
— Но кормлю, — вспылил Кусайла.
— А что бы ты без меня делал? — вскипел Хватайла. — Коротконожка несчастная!
— Тварь беззубая!
Слушать завершение этой перепалки братья и принцесса не стали, они торопливо направились к развалинам. Больше их не трогали, парочка была занята выяснением отношений.
Дрожь пробрала их, когда они подошли к древним развалинам. Из-под низкой сводчатой арки, наполовину занесенной землей, на них пахнуло холодом и сыростью, на мгновение показалось, что засвистел ветер. Ториль замерла у входа, глядя на высеченные из черного камня две безглазые свирепые маски, находившиеся по обе стороны от арки. Ледяное равнодушие и неумолимая безжалостность читались в этих лицах.
Ториль еще раз взглянула на неприветливое небо и, крепко сжав руку Чани, шагнула вперед.
Мрачный, сырой тоннель уходил круто вниз. Засветившаяся рубиновая звездочка лишь едва рассеивала темноту, но не могла по-настоящему осветить подземелье. По закопченной, изъязвленной временем кладке струились грязные ручейки, камни были покрыты противной зеленоватой слизью, а капли, срывавшиеся с потолка, падали не со звоном, как обычно, а шлепались на каменный пол с невнятным хлюпаньем.
Ториль шла по тоннелю, не обращая внимания на боковые ответвления, в которых с тихим шорохом и курлыканьем копошилась клубящаяся черная масса, выбрасывавшая при их приближении мягкие щупальца, боязливо отдергивающиеся, когда на них падал свет.