Мой палец поднимает ее подбородок, заставляя посмотреть на меня.
— Почему ты смущаешься?
Ее брови сдвинуты вместе.
— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом прямо сейчас?
Ее руки дико жестикулируют по украшенному пространству.
— Оглянись! Я сделала все это для тебя и ни разу не подумала, что тебе это может не понравиться.
Словно по команде, один из длинных кусков ленты развязывается, и конец его падает на землю. При этом виде Инди все тело падает, и из ее нахмуренных губ срывается всхлип.
— Кто сказал, что мне это не нравится?
— Эмм… твое лицо такое? Возможно, я не знаю, какой торт ты предпочитаешь или какой твой любимый цвет (отсюда и черно-белые украшения), но думаю, что уже научилась читать выражение твоего лица.
Она снова пытается отстраниться от меня, и на этот раз я обхватываю ее лицо сбоку, запуская пальцы в ее влажные волосы.
— Ну, красотка, мне неприятно быть тем, кто говорит тебе это, но, похоже, тебе нужно больше практики, потому что ты ошибаешься. Я не ненавижу это, — я пока не уверен, что к этому относется, но знаю, что это полная противоположность ненависти. — Ты просто… застала меня врасплох. До того самого момента, как ты сказала, что это все для меня — на мой день рождения — я не осознавал, что это было сегодня.
— Что? Как это возможно? Ты не можешь просто забыть свой день рождения.
— Последний раз я по-настоящему отмечал свой день рождения, когда мне было семнадцать лет. Когда в следующем году умерла моя мать, отец заявил, что нам больше не нужно участвовать в таких тривиальных вещах, как дни рождения или праздники. После этого эти особые дни стали обычными вторниками и четвергами. Я старался изо всех сил стараться сделать противоположное для Каллана, когда он был ребенком, но, признаю, это далось нелегко. Я уверен, что во многих отношениях я подвел своего сына, и это, вероятно, был еще один пример моих отцовских недостатков.
Большие янтарные глаза, полные печали, смотрят на меня.
— Мне очень жаль, Астор.
— Все нормально. Я никогда не чувствовал, что упускаю что-то особенное, — я оглядываю комнату, оценивая все усилия, которые она приложила для этого ради меня. — До настоящего времени.
Свет возвращается к ее лицу, и черты ее лица становятся рельефнее.
— Может быть, тебе просто не хватало кого-то, с кем можно отпраздновать.
— Возможно.
Никакая часть нашей договоренности не требовала, чтобы она сделала что-то подобное, и тем не менее, она приложила все усилия, чтобы сделать сегодняшний день особенным для меня. Я не могу припомнить случая, чтобы кто-то приложил для меня столько усилий, хотя от него этого не требовали. Она просто сделала это, потому что хотела.
Я ловлю себя на том, что смотрю на нее так, словно внезапно вижу ее в совершенно новом свете. Как будто облако похоти и неконтролируемого голода, которое я испытывал к ней, на мгновение рассеялось, и я остался видеть добросердечную и теплую женщину, которой она является. Под ее глазами появились черные пятна от дождя, а щеки покраснели от затянувшегося смущения. Ее волосы спутаны и спутаны из-за ветра и из-за того, что мои пальцы вплетены в пряди, но, тем не менее, она выглядит прекрасно, глядя на меня снизу вверх.
В результате моего длительного осмотра Инди покусывает зубами ее розовую нижнюю губу. Это действие только усиливает мое внезапное желание поцеловать ее. Когда она мягко улыбается мне и шепчет:
— С днем рождения, Астор, — я поддаюсь тоске.
При первом же прикосновении моего рта к ее губам ее тело сжимается в шоке, а мое дыхание болезненно сбивается у меня в груди. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне по-настоящему хотелось поцеловать женщину, но с Инди мне кажется, что если я не поцелую ее сейчас, то буду жалеть, что не сделал этого, всю оставшуюся жизнь.
У меня уже есть длинный список сожалений, и я не хочу добавлять к нему это.
Как будто мы оба поддаемся этому моменту — друг другу — воздух в моих легких наконец высвобождается, и Инди тает от моих прикосновений. Победа, которую я ощущаю, когда она отвечает на поцелуй, неожиданна, но почему-то приветствуется.
Ее руки тянутся ко мне, но при первом же прикосновении пальцев к моим застегнутым на пуговицы плечам она убирает их, как будто ее поймали на чем-то запрещенном. До меня доходит, что до этого момента она никогда не была инициатором прикосновений. Я всегда был первым, кто тянулся к ней, поэтому она просто не знает, что ей разрешено ответить тем же.
Это моя вина. Я никогда не давал ей повода думать иначе.