Глеб Пономарев
Золотые крылья
«Человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов в 72 раза слабее птицы… Но я думаю, что он полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума.»
Н. Е. Жуковский.
Они казались такими пушистыми… И тем не менее — такими исполинскими, величественными. С набором высоты облака всё больше и больше стали напоминать комочки белой шерсти, разбросанные по лоскутному покрывалу полей, озёр, лесов и речек и переносимые всевозможными порывами майского ветра. Впрочем, сидящему в кабине аэроплана человеку было совсем не до них.
Высотомер плавно отсчитывал набранные футы, прерываясь лишь на те моменты, когда аппарату необходимо было сохранить стабильную скорость. В такие моменты воздухоплаватель выравнивал аэроплан горизонтально относительно земли, и тот, поддавшись воздушным потокам, свободно парил в безграничном пространстве — царстве солнца, ветра и облаков.
Золотистые волосы лётчика, не до конца сокрытые шлемом, развевались на встречном ветру, словно тысячи змеек. Если бы на такой скорости у него отсутствовали защитные очки, его глаза бы уже давно высохли, а любая пылинка причиняла бы невыносимую боль. Кабина была стандартной: открытой, с небольшим лобовым стеклом, которое защищало разве что от прямого задува воздуха от мотора. Зашипело радио, и вскоре из наушников послышался узнаваемый даже через помехи голос:
— Гладерика! Гладерика, как слышно? Это «Эдельвейс».
— Саша? Но как? — воскликнула удивлённая девушка. Ветер заглушал её речь, даже когда та перешла на повышенный тон.
— Не ожидала, да? — голос рассмеялся. — Всё-таки подпустили меня наблюдать за полётом моей птички. Как самочувствие, капитан?
— В норме, — уже спокойным голосом ответила Гладерика.
— Назови эшелон, Гладерика.
— Эшелон два-три. Как тебе такое, «Эдельвейс»?
— Да вы умнички! И ты, и «Идиллия»!
Гладерика улыбнулась. В разговор вмешался другой мужской голос, донёсшийся из радио:
— «Эдельвейс», довольно болтать. Не трать заряд рации. «Аурус», бери два-шесть, затем по спирали на снижение.
— Так точно, Роман Иванович, — сказала Гладерика. — Связь по глиссаде?
— По глиссаде. Конец связи.
— Конец связи.
— Смотри не свались, птичка! — донёсся напоследок голос Александра.
— Так точно, «Эдельвейс»! — воскликнула девушка. На её лице появилась целеустремлённая ухмылка — верный знак того, что свою задачу она выполнит с наилучшим результатом.
Коротко прошипев, рация затихла. Предстояло преодолеть триста футов, а затем, замерив скорость аэроплана и собственное самочувствие, начать спускаться на аэродром.
«Два-четыре, — рапортовала самой себе Гладерика». Спидометр неумолимо замедлял вращение стрелки, в какой-то момент замерев на месте — скорость более не росла.
«Два-пять…». Чуть ранее этой отметки скорость постепенно начала ползти вниз. Зафиксировав этот факт, Гладерика направила рычаг немного от себя. «Идиллия» почти выровнялась горизонтально, и скорость вновь немного подросла. Забрав себе двадцать лишних узлов, лётчик вновь направила рычаг на себя. Задрожали рули высоты — она почувствовала вибрацию от них через тросы, что вели к рычагу. «Давай, малютка, — прошептала Гладерика, — давай, ещё сотню. Ты же Александрова дочь… Тебе и не такое должно быть под силу!»
Помогли не то уговоры, не то восходящий поток, не то увеличение расхода керосина — уже через пару минут Гладерика с радостью отсчитала про себя нужную цифру: «Два-шесть». Замерив на хронометре время пересечения потолка, одной рукой она вытащила из бокового кармашка небольшой блокнот с карандашом и, зажав рычаг между ног, сделала необходимые записи. Впервые за весь полёт девушка оглянулась вокруг кабины. Вокруг простиралась неописуемая, чарующая, поистине волшебная картина. На горизонте зелёные леса и поля мешались с бело-голубой небесной гладью, рисуя неуловимыми оттенками очертания гор и холмов. Чуть ближе к ней киноплёнкой плыли деревеньки, рощи и пруды. С такой высоты она не могла различить ни силуэты отдельных деревьев, ни волн на поверхности водоёмов, ни, конечно же, людей. Держа рычаг между ног, Гладерика спрятала блокнот и карандаш в кармашек, а затем в порыве восторга и триумфа раскинула руки в стороны.
— До чего же здорово! — воскликнула она, вдыхая полной грудью чистый высотный воздух.
Внезапно ей захотелось расстегнуть все ремни, что так неприятно сковывали её движения, снять жаркий и душный её волосам шлем вместе с очками и, расправив руки, словно крылья, полететь в тандеме с красавицей «Идиллией»!