Люди в совете начали перешёптываться, чесать подбородки и теребить усы.
— Однако можем ли мы в таком ответственном деле, как демонстрация первого испытательного полёта на новом типе воздушного судна, положиться на девицу? Сообщаю вам также, что по всем результатам к ней вплотную приблизился Степан Адлерберг. Роман Иванович, не могли бы вы передать мне характеристики господина Адлерберга и госпожи Дельштейн-Орловой для ознакомления?
— Конечно, ваше высокопревосходительство, — ответил тот и, порывшись в портфеле, достал два листка. — Прошу вас.
Сергей Витте, сжав губы, долго и напряжённо всматривался в два документа, изредка что-то помечая в своём блокноте. Наконец, подняв голову, он сказал:
— Поразительно… Обе характеристики будто списаны друг с друга. Роман Иванович, что вы можете сказать об этих двоих кандидатах?
— Я могу сказать, что оба они готовились к полётам, выкладываясь на полную силу. Различие их, пожалуй, состоит лишь в том, что господин Адлерберг по характеру более флегматичен и безразличен, нежели госпожа Дельштейн-Орлова, которая взялась за дело с плохо скрываемым энтузиазмом и рвением.
Воцарилось молчание. Председатель решил выйти из положения маленьким компромиссом:
— Уважаемые господа, я предлагаю ненадолго отложить данный вопрос. Все вы понимаете важность данного мероприятия. На место испытания приедут журналисты и фотографы — в том числе и иностранные. Новость об этом полёте распространится по всему миру и некоторое время будет на первых полосах в газетах и журналах. Я бы пожелал, чтобы наша страна не ударила в грязь лицом на этом важном событии. Важность момента состоит не только в правильном выборе кандидата на испытательный полёт, но и в названии летательного аппарата. Мне бы хотелось услышать версии самих инженеров.
— Конечно, — в который раз уже ответил Роман Иванович. — Для разработанного инженерным отделом эскадрильи «Золотые крылья» аэроплана нового типа Орловым Иваном Николаевичем с позывным «Лютик» было предложено название «Идиллия».
Витте слегка прищурил глаза.
— Это название было одобрено и поддержано всеми членами инженерного отдела, в том числе начальником — Фридрихом Брауном.
— Я понял вас, — ответил председатель. — Что же, уважаемые господа-заседатели, есть ли у вас какие-либо иные предложения, либо замечания, либо возражения к данному наименованию?
Присутствующие молчали.
— В таком случае, всеми нами единогласно одобрено название «Идиллия». Мне оно также импонирует. Оно выражает некоторую лёгкость и непринуждённость, с которой будущее судно покорит небесное пространство.
Роман Иванович облегчённо вздохнул. Имя было подобрано, и хотя бы один вопрос из многих был закрыт.
— Следующая тема нашего обсуждения — дублёры. Уже понятно, что самыми вероятными кандидатами являются Степан Адлерберг и Гладерика Дельштейн-Орлова. Однако мы не можем быть полностью уверенными в их надёжности. У кого-то может быть испорчено самочувствие, а возможно, придётся совершить повторный вылет. Основным дублёром испытателя, конечно же, будет являться либо Дельштейн-Орлова, либо Адлерберг — в зависимости от окончательного выбора. В качестве дополнительных дублёров я предлагаю кандидатуры двух других лидеров — Ивана Дашкова и Милорада Друцкого. Есть ли у кого-нибудь из вас возражения по данному вопросу?
В ответ все так же, как и в прошлый раз, промолчали.
— Замечательно! Мне нравится, господа, как мы легко и свободно мы сегодня работаем. Наконец, можно перейти к прениям сторон, как бы это назвали в суде, касаемо окончательного выбора кандидатур. Сначала я бы хотел выразить собственное мнение по данному вопросу…
Договорить Сергею Витте не дал неожиданный стук в дверь.
— Войдите! — громко сказал он.
В зал вошёл секретарь с письмом в руке.
— Роман Иванович Корнилов, вам письмо высшей срочности, — коротко передал посыльный и вручил адресату конверт.
Тот сильно разволновался.
— Досточтимый совет, ваше высокопревосходительство, могу ли я отлучиться на некоторое время? — спросил Роман Иванович.
— Конечно, можете выйти ненадолго, — сказал Витте. — А мы пока продолжим совещание.
— Покорнейше благодарю! — ответил Роман Иванович и вышел за двери.
Полетели клочки бумаги — он чувствовал, что это письмо слишком большой важности, чтобы медлить с его прочтением. Развернув лист, он прочитал следующее: