При встрече со знакомыми мы поспешно переходили на другую сторону улицы. Я чувствовал, как падает мой авторитет председателя совучдепа и члена ЦУКа. Но мы получили за один день расклейки двадцать пять рублей и две контрамарки в театр. В театр я, впрочем, не попал: у меня было заседание КПИОЖа.
Номер 17163 был очень далёкий номер. Я соглашался на всякую временную работу: бегал по городу, проводя продовольственную перепись, сидел в статистическом бюро, подсчитывая какие-то лесные дачи за 1893 год и количество свиней и баранов по земским сведениям за 1889 год.
Это было одуряюще уныло и случайно, а мне хотелось настоящей, надёжной, большой работы.
Я похудел, вытянулся. Даже общественная деятельность не так уж привлекала меня.
…Но вот и ко мне пришла долгожданная путёвка с биржи!
«Александр Штейн направляется в Комитет государственных сооружений на должность табельщика».
Табельщик - это звучало солидно и даже торжественно, хотя я не знал, что означает это слово, и мне почему-то вспоминались табельные дни, флаги, зажжённые плошки на улицах…
Первым моим начальником оказался маленький лысый техник Семён Андреевич Буков. Молчаливый и хмурый, он сидел в огромной комнате, уставленной столами. За ними работали люди, старые и молодые. Они что-то чертили, рисовали, высчитывали. Это было строительное управление. Буков назывался производителем работ. Я приобщился к новому миру, становился строителем.
Обязанности мои оказались несложными - ходить по постройкам и отмечать палочками в табелях вышедших на работу мастеровых.
Но работа мне нравилась. Я не. сидел на одном месте в душной комнате: постройки располагались по всему городу. Я раздобыл старый брезентовый портфель для своих табельных ведомостей и деловито шагал с ним по улицам. Встречая товарищей по классу, я снисходительно кивал им головой и принимал озабоченный вид. Я забыл и думать о школе.
Особенно полюбил я постройку нового дома на набережной. Там вкусно пахло свежими опилками, речной сыростью, махоркой, которую курили плотники.
Я избирался высоко на леса, и весь город открывался мне оттуда.
Старый печник Израиль Слив угощал меня чёрным хлебом с селёдкой, а маляр Фалкин давал кисть и позволял несколько раз мазнуть по недокрашенной переборке.
В обед я рассказывал рабочим городские новости, читал им газеты. Мне нравилось следить день за днём, как вырастает здание, как возводятся стены, кладутся печи. Вот стена, вчера ещё обнажённая, перекрещенная дранками, заштукатурена и блестит голубоватой краской.
Я постигал тайны ремесла. Печник Слив объяснял мне, как кладут печи в два и в три дымохода, маляр Фалкин вводил в тонкости малярной работы, а плотник Горелов поручал строгать доски.
Я научился владеть инструментами. Чувство счастливого удовлетворения испытывал я, когда простой кусок дерева принимал под моей рукой нужную форму.
Вскоре я уже мог сам произвести точный расчёт материалов для постройки и даже составить предварительную смету.
Иногда со мной на постройку ходил Буков. Он объяснял мне, как производят обмеры. Измеряя объём цилиндpa железной утермарковской печи, я впервые понял, зачем изучают в школах геометрию.
Через полгода меня назначили десятником. Буков доверил мне две постройки. Я приобрёл круглую рулетку, сам делал расчёты материалов, из моего кармана постоянно торчал металлический складной метр. Я руководил настоящей постройкой. Это было интереснее даже, чем работа в совучдепе.
Старый мастер Слив часто помогал мне советами.
Когда исполком решил предпринять ремонт рабочих квартир в нашем городе, мне доверили руководить этим ремонтом в Заречном районе. Мне было почти пятнадцать лет, и меня звали в районе «молодой инженер».
2
Рано утром, когда я ещё потягивался в постели, в передней нашей маленькой квартиры начинались какие-то таинственные разговоры. В мою комнату доносились приглушённые голоса:
- Молодой инженер ещё спит?
Посетители - рабочие и ремесленники, хозяева ветхих окраинных хибарок - приходили просить о срочном ремонте. Я ничего не мог для них сделать: очерёдность ремонта устанавливал сам начальник строительства. Но мне нравилось чувствовать себя столь значительной фигурой. Это уже не игра во взрослых, которой мы чистенько занимались в наших ученических организациях. Это - настоящее дело.
Вся тяжесть переговоров с посетителями падала на маму.
В одно прекрасное утро мне принесли взятку. Мамы в этот день дома не оказалось. Дверь открыла сестра. Я слышал только чей-то гортанный голос. Потом что-то с шумом упало и хлопнула дверь.