Иногда в короткие часы отдыха, сидя с Ниной Гольди-ной на скамеечке у памятника Песталоцци и глядя в небо, на мириады звёздных миров, я мечтал вслух. Наши губ-комольские будничные дела, наши споры, обед из воблы - всё это оставалось далеко позади. Мне мало было Липерс-ка. Мне мало было нашей бренной планеты. Я улетал мечтой в заоблачные миры, организовывал комсомол на Луне. Я был поэтом…
Как раз в эту неделю я закончил большую поэму, где строго научно доказывал возможность путешествия на Луну и описывал борьбу с лунными белогвардейцами.
Мне было тогда неведомо, что путешествие на Луну уже давно описано Жюлем Верном и Уэллсом. Все мои познания о Луне ограничивались книгой астронома Флам-мариона.
Философия поэмы была необычайно туманна, научная достоверность весьма зыбка, а качество стихов сомнительно. Но мне казалось, что это исключительно глубокое, необычайно талантливое произведение.
…И вот в эту ночь пришла мне в голову гениальная мысль - сделать сюрприз губкому: напечатать поэму в первой же «страничке».
Вскочив с постели, я стал лихорадочно перечитывать своё произведение.
Она была поистине прекрасна, эта поэма. Вот обрадуется губкомол! А потом прочтут поэму в Москве. Конечно, на неё сразу обратит внимание Максим Горький. А Луначарский? Пожалуй, и Луначарский обратит внимание. Меня вызывают в Москву… Дальше… Я уже спал и видел во сне свой собственный триумф. Меня чествуют. Я приезжаю, увенчанный лаврами, в родной город, и товарищ Громов говорит:
«А ведь ты, дорогой товарищ, был прав насчёт создания журнала. Признаю свою ошибку».
…Поэма заняла почти всю полосу. Редактор неодобрительно поглядывал на свёрстанную страницу, но мне ничего не говорил.
«Завидует, - думал я. - А ещё подпольщик!»
Первый оттиск свёрстанной, ещё сырой полосы, на которой чёрными буквами отпечатана моя поэма, казался мне великолепным.
Застучала печатная машина. В стопку ложились свежие номера губернских «Известий», и на третьей странице под шапкой «Юное творчество» - страница губкома РКСМ, жирными буквами шёл заголовок: «Путешествие на Луну» (поэма).
Наступила ночь. Я взял номеров десять газеты и побежал домой. Спал я крепко. Под подушкой лежало моё первое напечатанное произведение
Рано утром, бодрый и радостный, с газетами под мышкой, я помчался в губком. Там никого ещё не было, кроме старушки сторожихи Пелагеи.
Я не мог ждать ребят.
- Бабушка! Вот видишь, в газете мою поэму напечатали!- сказал я и ткнул пальцем в большие буквы заглавия. - Дай-ка я тебе почитаю.
В утренней тиши губкомольского клуба я громко читал неграмотной старушке стихи о революции в лунном мире.
Не дождавшись секретаря, я умчался по делам в губ-продком. Через два часа я снова вбегал по лестнице губ-комола. Из комнаты секретаря доносился шум. Я разобрал слова своей поэмы.
«Эге, читают уже…»
С торжественным видом я открыл дверь в кабинет. Мигом наступило молчание. В кабинете сидели Ваня Филь-ков, экправ. Валя Грекова, политпросвет Миша Басманов, ещё человек пять. На столе перед Мишей лежала моя поэма.
- Ну как, ребята, недурно? - скромно спросил я. Молчание начало меня тревожить.
- Ну и сукин же ты сын, Сашка!… Ну кто бы мог подумать…
Я почувствовал, что дело неладно. И тогда заговорили все. Я давно не слыхал такого потока бранных слов.
С тревогой смотрел я на своего друга Ваню Филькова. Наконец Ваня остановил на мне свой тяжёлый взгляд и заговорил.
Век не забыть мне слов Вани Филькова! Он не кричал, как Миша Басманов. Он говорил тихо и даже скорбно.
- Ты что же подрываешь авторитет комсомола?… - начал он. - Тут дел по горло. И о продразвёрстке подумай, и в Пирловской волости неладно, и Митю Алекса-шина, члена укома, бандиты убили. И ребята, отрываясь от борьбы, пишут… можно сказать, кровью пишут и о своих ячейках, и о Красной Армии, а ты, редактор, комсомольское творчество под сукно, а сам на всю страницу философию о Луне размазываешь! Тебе уже земли мало. Для этого мы тебя в газету послали? Эх, Сашка, Сашка… Не оправдал ты комсомольского доверия…
Все молчали. Я горестно смотрел на плоды своего творчества.
В этот день губком вынес мне выговор за Луну и с редакторской работы снял. Послали меня в уездный комитет комсомола, в город Дреслу. А о моём «Путешествии на Луну» ещё долго шли разговоры по всей губернии.
РАССТРЕЛ
1
Перелески становились всё гуще. Сверху - казалось, с самого чёрно-свинцового неба - садился туман, и трудно было разглядеть что-нибудь вокруг, кроме строгих седых деревьев.